– создание фондового рынка и его институтов (биржи, инвестиционные компании и др.);
– введение конвертируемости рубля;
– поэтапный отказ от административного регулирования экспорта сырьевых товаров;
– создание негосударственных пенсионных фондов;
– создание основ страховой медицины.
– объединение союзных и российских ведомств и Госбанка;
– создание российской армии;
– взятие под контроль и упорядочение государственной границы России;
– создание таможенной службы;
– перестройка налоговой службы;
– проведение административной реформы;
– создание Совета безопасности России;
– развитие судебной системы, в первую очередь арбитража;
– перевод под российскую юрисдикцию посольств и других загранинститутов, а также зарубежной собственности СССР;
– обеспечение правопреемства России по отношению к СССР в международных делах, включая членство в ООН и большой «восьмерке»;
– создание институтов СНГ;
– вступление в МВФ и ВБ;
– завершение вывода войск из стран Восточной Европы и Прибалтики.
«Только на долю главных экономических и финансовых ведомств (фактически в основном на наше Министерство экономики и финансов), – вспоминает Андрей Нечаев, – приходилась разработка 46 (!) ответственнейших документов. Причем 43 из них должны были быть готовы уже в течение трех недель.
Даже беглый рассказ о той титанической работе по подготовке первых нормативных документов реформы, в которой я принимал самое непосредственное участие, – пишет Нечаев, – занял бы не один десяток страниц.
Естественно, весь этот залповый выброс сложнейших, основополагающих для экономики страны документов был бы немыслим без наличия у нас разработанной общей идеологии экономической реформы, а также без всех тех наработок “гайдаровской команды”, которые были сделаны на этапе разработки программы. И тем не менее задача, стоявшая перед нами в те недели, отнюдь не сводилась к чисто механическому оформлению в виде официальных президентских и правительственных решений каких-то заранее сделанных заготовок. Нам нужно было окончательно определить конкретные параметры этих решений, согласовывать между собой многочисленные количественные показатели подготавливаемых документов, корректировать их, исходя из реальных возможностей власти, и прогнозировать вероятные последствия готовящихся шагов».
Нечаев в своем перечне вспоминает, конечно, далеко не все, но уже понятно, что каждый такой шаг требовал не одного, а десятков указов, регулирующих правовой аспект, политический, административный, хозяйственный. Это была адская работа, требовавшая – помимо срочных, пожарных, неотложных дел – постоянного «включения мозгов». Тем и отличалась программа Гайдара от программ других экономистов, что он сразу предлагал «дорожную карту», схему – как эти вещи решать. В этом была его уникальность.
Так все-таки почему Ельцин, понимая эту уникальность, понимая всю ценность для страны этих гайдаровских «500 указов», не пожертвовал, так сказать, внешними приличиями, не распустил съезд – хотя «политический ресурс» у него для этого действительно был?
Зададимся пока другим вопросом – а как, собственно говоря, Ельцин относился к Гайдару? Что у них были за отношения?
История этих отношений довольно долгая – от первой встречи в октябре 1991 года до последних встреч в 2002–2004 годах, когда Гайдар приезжал навестить Ельцина в отставке в его доме в Барвихе. И она пережила, конечно, целый ряд этапов, эта история, – в 1992 году это были одни отношения, в 1993-м – другие, в 1994-м и последующие годы – третьи. Тем не менее какой-то лейтмотив в них, безусловно, был. Какой?
Ельцин
Гайдар был
Именно это сводило их вместе, давало им ощущение доверия и близости. Несмотря на все шероховатости, подводные камни и даже конфликты.
Вот как Ельцин описывает свои ощущения от Гайдара (1994 год):
«Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении. Нет, это была совершенно другая уверенность. Сразу было видно, что Гайдар… очень независимый человек, с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов, потому что… это его собственные принципы, его мысли, выношенные и выстраданные.
Было видно, что он не будет юлить. Это для меня было неоценимо…