Его кровавый проект

— «Кампанию запугивания»? — повторил он, явно весьма довольный этими словами. Он сделал несколько шагов назад и прислонился к столу. — Это крайне серьезное заявление, молодой человек, воистину очень серьезное. Нельзя разрешать злоупотреблять своим положением тем, у кого есть власть, не так ли? Конечно, нельзя и разрешать отдельным личностям бездоказательно обвинять свое начальство. Поэтому лучше вам рассказать, в чем же заключается «кампания запугивания».

Слова фактора ободрили меня, и, кажется, я невольно сделал шаг к столу. Потом изложил — довольно подробно, — как Лаклан Брод при первой же возможности уменьшил размер нашего земельного надела, как позже запретил собирать водоросли для удобрения наших посевов, которые теперь чахли, а после наложил на нас штраф за плохое состояние участка.

Фактор слушал внимательно, не сводя с меня глаз.

— Что-нибудь еще? — спросил он.

Я хотел рассказать и об общей атмосфере подавленности, в которой мы живем, но не смог придумать, как это выразить. И не счел благоразумным описывать увиденный мной случай с сестрой, хотя бы потому, что он оставался секретом для нашего отца.

Фактор, казалось, испытал разочарование, что мне больше нечего добавить.

— И вы описываете это как «кампанию запугивания»? — спросил он.

— Да, сэр, — ответил я.

— Итак, истинная цель вашего прихода сюда — оклеветать по каким-то личным мотивам официальное лицо, которое, судя по вашему описанию, всего лишь добросовестно исполняет свой долг. Я непременно запишу то, что вы сказали, и когда в следующий раз встречусь с мистером Маккензи, поздравлю его с тем, как он себя ведет.

Я почувствовал ужасную пустоту в животе, но не видел смысла протестовать.

Потом фактор обратился к отцу:

— Надеюсь, вы не сочтете нужным наносить мне еще один подобный визит. Я напоминаю, что на усмотрение лорда Миддлтона остается, будете ли вы и дальше арендовать землю. И на усмотрение его представителя.

Он покачал головой и махнул рукой, веля нам выйти из кабинета.

Всю дорогу до дома отец молчал, и по его лицу нельзя было прочесть, о чем он думает. Дождь прекратился.

Тем вечером я остался дома, ожидая появления Лаклана Брода, но он не появился. Не пришел он и в последующие дни, из чего я сделал вывод, что констебль решил заставить нас беспокоиться по поводу кары, которую обрушит на нас. Несколько дней спустя я работал в канавах рядом с дорогой на Ард-Даб, когда мимо прошел Лаклан Брод. Он остановился, несколько минут понаблюдал, как я работаю, но ничего не сказал и отправился дальше своим путем.

После разговора с фактором я воображал, что тот при первой же возможности доложит о случившемся констеблю, но поскольку этого явно не произошло, я понял, что для таких важных персон наши дела просто не имеют значения.

* * *

Несколько дней спустя, после ужина, я вышел из дома по одной-единственной причине: чтобы спастись от царившей там гнетущей атмосферы. Настроение отца в то время было настолько мрачным, что это кидало тень на весь наш дом. Я уже много дней и недель не видел, чтобы Джетта улыбалась, и с каждым днем она как будто все больше съеживалась, так что держалась, как старая карга. Если малыши вообще играли, то очень тихо и так, что никто, кроме них, не мог догадаться, что они играют. Когда Джетта к ним обращалась, она делала это шепотом, чтобы не напоминать отцу об их существовании. Сам я, страстно желая увидеться с Флорой Брод, работал под покровом уныния, что только усиливало общее подавленное настроение.

Но, выйдя из дома, я тут же просиял. Флора сидела на ограде у перекрестка дороги на Тоскейг.

У меня было искушение пуститься бегом, но вместо этого я в порыве осторожности покинул деревенскую улицу и прошел по ригу в поле, а после перебрался через ограду и очутился на дороге в двух-трех сотнях ярдов от того места, где сидела Флора. Если кто-нибудь за мной наблюдает, он решит, что я просто брожу туда-сюда без определенной цели. Поэтому, как мне представлялось, наша встреча с Флорой покажется чисто случайной.

Когда я пошел к Флоре, она ни разу не подняла глаз, будто поглощенная чем-то у себя на коленях. Подойдя ближе, я поразился утонченности ее черт. Ветер играл завитками ее волос, но она этого не замечала. Я остановился в нескольких шагах от нее, однако Флора была полностью поглощена — или притворялась, что поглощена, — методическим уничтожением одуванчика, желтые лепестки которого усеивали ее юбку.

Я поздоровался с ней, и она, оторвав взгляд от цветка, ответила:

— Привет, Родди.

Не в силах вилять, я сказал:

— Я искал тебя все последние дни. И жалел, что тебя нигде не было видно.

— Вот как? — спросила она.

Слабая улыбка играла на ее губах; Флора опустила глаза на лепестки на своей юбке, словно мои слова доставили ей удовольствие.

— Я работала в Большом Доме, — сказала она.

Я обрадовался, что Флора решила объяснить свое отсутствие, кивнул и шагнул ближе.

— Куда ты идешь? — спросила она.

— Да никуда, — ответил я.

— Тогда удачно, что ты случайно пошел в эту сторону, когда я тут сижу.

— Да, — согласился я. — Очень удачно.