Те же, кому в силу каких-либо причин приходилось большую часть времени обходиться без оружия, учились другому и по-другому. Здесь было два пути. Один — учиться использовать подручные предметы. Прежде всего, конечно, всякий сельскохозяйственный инвентарь, повсюду доступный в изобилии. В результате теперь мы имеем разнообразные боевые шесты, боевые цепы, грабли, вилы, косы, серпы, нунчаки и тонфы[6]. Но и таких вполне обыденных вещей в нужный момент под рукой может не оказаться. Поэтому второй путь безоружного — сделать ставку на собственное тело. А работу с оружием и подручными предметами практиковать факультативно, по мере возможности, в основном ориентируясь на то, как от него уклониться или отнять его у противника. Соответственно, у тех, кто шёл по этому пути, руки были «заточены под кулаки», и даже когда в кулаках был зажат тот или иной предмет, многолетние занятия безоружным боем накладывали сильнейший отпечаток на манеру использования оружия.
Именно отсюда пошёл столь распространённый в наше время штамп, гласящий, что
Таким образом, у нас получается два разных подхода:
1. Меч как продолжение руки — подход рукопашника.
2. Рука как оружие — подход фехтовальщика.
Разница между ними очевидна. Какой из подходов предпочтительнее — выбирать вам. Но авторам кажется, что лучше руки использовать так же эффективно, как оружие, а не наоборот.
Однако столь жёсткое противостояние двух подходов оформилось не так уж давно. Изначально различия были не такими явными. Просто, поскольку двух абсолютно одинаковых людей не бывает, не было и двух бойцов с абсолютно одинаковой манерой боя. У каждого было что-то хоть чуточку, но своё. И всё бесконечное разнообразие манер боя было единым полем.
На одном краю этой модели находится искусство абсолютно безоружного боя, не признающего никаких вспомогательных средств, а на другом, наоборот, искусство боя, признающее только применение оружия в чистом виде, без каких-либо довесков в виде воздействий на противника частями человеческого тела.
Судя по всему, корни генеалогического древа боевых искусств находятся где-то посередине, там, где прачеловек уже брал в руки ту самую палку или камень, но ещё не очень хорошо представлял себе, что с ними делать. По ходу человеческой истории от «древа» ответвлялись всё новые побеги. Оружие становилось всё совершеннее — и ветви тянулись в одну сторону; огромные массы людей были лишены доступа к оружию, но остро нуждались в средствах самообороны — и другие ветви росли в противоположном направлении.
И, однако же, в течение долгого времени всё многообразие боевых искусств по возможности тяготело к универсальной середине. Специализированные «боевые искусства» обособились друг от друга только в новейшее время, когда огнестрельное оружие в массовом сознании вытеснило и бой без оружия, и фехтование из прикладной области в область самосовершенствования, спорта, а затем — досуга.
Вот тут-то, как обоснование данного факта, и появились с одной стороны — причудливая идеология «голой руки», а с другой — «фехтование в чистом виде». И то, и другое в массовом порядке стало возможным только тогда, когда от мастерства бойца перестали зависеть его жизнь и здоровье, и речь пошла не о том, чтобы обеспечить собственную победу любыми средствами, а о том, чтобы достичь максимального мастерства в некой весьма абстрактной деятельности.
В результате на сегодняшний день повсеместным и обиходным стало мнение, согласно которому фехтование жёстко отличается от рукопашного боя тем, что в первом используется холодное оружие и только оно, а во втором человеческое тело и только оно.
И тут же начались бесконечные переливания из пустого в порожнее на тему «где кончается фехтование и начинается рукопашный бой». Подобная постановка вопроса имеет смысл только в том случае, если под фехтованием подразумевается фехтование, как