Но читать в этот вечер почему-то не хотелось, и Эдера отложила Петрарку.
«И почему это Отторино всякий раз вспоминает ту эпоху. Высокое Возрождение? — подумала Эдера. — Похоже, что этот человек живет в каком-то искусственном, самим им выдуманном мире... Нет, я ни на секунду не сомневаюсь, что если бы какой-нибудь чародей предложил ему поменяться, предложил бы быть придворным Лоренцо Медичи, он бы ни на секунду не задумываясь, согласился... Да, он человек другой эпохи... Он хочет быть сказочным принцем, может быть, даже не столько быть, сколько казаться... Он хочет, чтобы я поверила в это, что он, дель Веспиньяни — принц из старой сказки, когда-то прочитанной, но теперь забытой... Но ведь это невозможно!.. Ах, скорее бы приехал Андреа!»
Внезапно Эдера вспомнила посещение «Ля Скалы», вспомнила, как пристально, внимательно смотрел на нее дель Веспиньяни, и на душе ее появилась какая-то невнятная, неосознанная тревога.
Почему этот человек делает ей такие очевидные знаки внимания?
Почему он так галантен с ней?
Почему он так странно на нее смотрит?
Почему, наконец, он настоял, чтобы она сегодня отправилась с ним в Милан?
Почему он всякий раз ищет ее общества, почему он хочет видеть ее?
Ведь и в палаццо на завтраки и обеды Отторино зачастил, наверное, только потому, что хочет быть рядом с ней, с Эдерой — другого объяснения она и придумать не может; да и к чему, собственно, придумывать — разве это не очевидно?
Почему все это происходит?
Только ли потому, что она, Эдера — его гостья, только ли поэтому?
Эдере стало очень неудобно от своих мыслей, ей показалось, что это — что-то вроде измены любимому, Андреа...
Ведь она принимает ухаживания Отторино дель Веспиньяни!
И мало того, что принимает — ей ведь приятно, когда за ней ухаживают, приятно получать от Отторино каждое утро по роскошному букету карминных роз, приятно, когда хозяин палаццо делает ей пусть и ненавязчивые, но все-таки комплименты...
А почему, собственно, ей и не должно быть это приятно?
Почему же она, Эдера, должна отказываться от всего этого?
И почему, наконец, она все время считает, что ухаживания графа носят какой-то совершенно иной характер, чем обыкновенная любезность богатого и праздного человека к своей гостье?
К тому же, Андреа — архитектор дель Веспиньяни, но для Отторино оказывать знаки внимания жене синьора Давила более чем естественно!
А самое главное...
Да, Эдера научилась неплохо разбираться в людях, и видела, что Отторино снедает страшный недуг, имя которому — одиночество.
«С моей стороны было бы просто некрасиво и бесчеловечно не помочь этому великодушному человеку, — подумала Эдера, — тем более что его появление в нашей жизни так много дало Андреа... Я ведь не могу оставить его — тем более что ему просто как воздух необходимо чье-нибудь общество! А я вместо этого, строю какие-то догадки, предположения... Да, он немного странен, этот Отторино, но это вовсе не означает, что он — скверный человек. И если ему хочется побыть в моем обществе — что же в этом плохого? Ведь и мне приятно слушать его — тем более что так часто он говорит очень умные вещи! Он личность, и этого у него не отнимешь... А по- настоящему умных людей так немного!»
Эдера немного успокоилась такими соображениями, однако, прежде чем заснуть, подумала: «И все-таки надо будет как-то поговорить с Андреа... Конечно же, я не буду сеять в его душе семена сомнений, я не буду говорить, нет, не буду даже намекать на то, что я нравлюсь графу, как женщина, скажу, что он ищет моего общества, и что ему приятно со мной общаться, что он хочет моей дружбы — Но все-таки... Я просто обрисую ему общую ситуацию и спрошу, что мне делать, и вообще — что он об этом думает...
И, успокоенная такими мыслями, Эдера подложив руку под щеку, заснула...
Отторино не раз спрашивал себя, почему, за какие такие заслуги он держит при себе своего личного секретаря Джузеппе Росси, и почему до сих пор не отказался от его квалифицированных услуг.
И всякий раз утверждал — по-крайней мере, вслух, что, держа на «Ливидонии» Росси, он делает для него какое-то благодеяние.