«Некоторые слова В обладали такими оттенками значений, которых почти не улавливал человек, не овладевший языком в целом. Возьмем, например, типичное предложение из передовой статьи в “Таймс”: “Старомыслы ненутрят ангсоц”. Кратчайшим образом на староязе это можно изложить так: “Те, чьи идеи сложились до революции, не воспринимают всей душой принципов английского социализма”. Но это не адекватный перевод. Во-первых, чтобы как следует понять смысл приведенной фразы, надо иметь четкое представление о том, что означает слово “ангсоц”. Кроме того, только человек, воспитанный в ангсоце, почувствует всю силу слова “нутрить”, подразумевающего слепое восторженное приятие, которое в наши дни трудно вообразить, или слова “старомысл”, неразрывно связанного с понятиями порока и вырождения».
Когда «старояз» окончательно отомрет, с внешне серьезным видом провозглашалось в приложении, «порвется последняя связь с прошлым».
Особенностью романа Оруэлла было то, что он рассматривал тоталитарное общество в статике. В книге представлен тоталитаризм, в котором господствуют самые примитивные, глупые, а потому в наибольшей степени доходчивые формы пропаганды, легко воспринимаемые толпой. Но Большой Брат (то ли личность, то ли клика) так не считает. Тоталитаризму, по его представлениям, предстоит еще дозревать, и он всегда будет стремиться к совершенствованию, как линия горизонта, удаляющаяся по мере того, как к ней приближаются. Главное при этом, чтобы дважды два никогда не было равно четырем, а уж будет ли результат равен пяти или какой-то другой цифре - забота власть имущих. Партия, то есть Большой Брат, права всегда и во всем, иначе она теряет власть. Так было в СССР, так было в Германии, так было и будет в любом тоталитарном государстве, против существования (и возникновения) которых настойчиво предостерегал Оруэлл, искренне веривший, что пессимистическая концовка его романа обернется оптимистическим заключением: если человечество задумается над своими судьбами, этот финал можно пре-довратить.
После публикации романа Оруэлла стали называть писателем, предсказывающим скорое близкое будущее. Эти высказывания появлялись в многочисленных рецензиях, и автор посчитал необходимым продиктовать издателю Варбургу разъяснение, которое по настоянию Оруэлла издатель опубликовал от своего имени:
«Некоторые из рецензентов “Тысяча девятьсот восемьдесят четыре” полагают, что автор придерживается той точки зрения, что описанное или нечто подобное непременно произойдет на Западе в ближайшие сорок лет. Это неверно. Я думаю, имея в виду, что книга в конечном счете всего лишь пародия, что-то подобное “Тысяча девятьсот восемьдесят четыре” может случиться. Мир движется в настоящий момент в этом направлении; корни этой тенденции глубоко похоронены в политических, социальных и экономических основах современного мирового положения»811.
Роман писался в то время, когда социологи уже приступили к научному исследованию проблемы тоталитаризма. Так появилась книга Фридриха Хайека «Дорога к рабству», впервые рассматривавшая тоталитаризм как научную категорию. Оруэлл разделял основные выводы этой книги: опасность отрицания абсолютной ценности человеческой личности; измерения этой ценности в зависимости от определенной коллективной воли; несостоятельность любой строго централизованной системы, прежде всего с экономической точки зрения, в том числе из-за стремления к плановому развитию под руководством государства. Читая книгу Хайека, Оруэлл вновь и вновь находил подтверждение своим мыслям: в плановом обществе нет экономической эффективности, нет места правозаконности; экономический контроль влечет за собой контроль над всей жизнью людей; общечеловеческая мораль исчезает и у власти оказываются люди, лишенные нравственных норм.