Джинсы мертвых торчков

Пока из приемничка горланит «Мот зэ Хупл» с песней «Хоналучи-буги»[28], ни один из трех присутствующих мужчин не может до конца поверить, что они стоят вместе в одной комнате. Друг-художник разрешил Фрэнсису Бегби воспользоваться своей чердачной студией на складских задворках близ Броутон-стрит. Несмотря на обилие света, льющегося сквозь стеклянный потолок с клочка голубого неба, две пары ненаметанных глаз, принадлежащих Рентону и Больному, оценивают мастерскую как маленькое и обшарпанное заводское помещение. Здесь есть печь для обжига, разнообразное промышленное оборудование, два больших верстака, ацетиленовые горелки и канистры с бензином. На полках хранятся материалы – некоторые помечены как ядовитые и горючие.

Затяжной зевок Фрэнсиса Бегби свидетельствует о том, что он, как и Рентон, борется с десинхронозом после дальнего перелета. Больной явно раздражен и периодически поглядывает то на дверь, то на часы у себя на телефоне. Он решил прийти из расчета, что встреча с Бегби может стать рычагом воздействия на Сайма. Это уже кажется ошибкой.

– А Спад где? Видать, тока с блядской лавочки в Пилриг-парке встал, ну и, само собой, единственный, кто опаздывает!

Рентон замечает, что в присутствии Бегби Больной нервничает – даже особо с ним не общается: лишь пожал для порядка руку и кивнул.

– За Второго Призера ничё не слыхать? – спрашивает Рентон.

Больной поводит плечами, типа «без понятия».

– Я ожидал, чё он загнется от пьянки или даже хуже – встретит клевую девицу, перебесится и заблудится в Гамлиленде, – улыбается Рентон. – Последний раз, как его видел, он ханжил слегонца.

– Засада, – говорит Бегби. – Я ж собирался эту вещь «Пятеро парней» назвать. Хотел показать, чё за путь мы все прошли.

От слова «путь», такого нехарактерного для Франко, Больной и Рентон тут же подозрительно переглядываются. Фрэнк Бегби это улавливает и, кажется, собирается что-то сказать, но тут входит Спад. Просто взглянув на эту задроченную исхудалую фигуру, Рентон чувствует, как с него самого спадает усталость. Одежда на Спаде оборванная, но, хотя лицо и морщинистое, глаза горят. Движения сперва размеренные, а потом он начинает резко, непроизвольно дергаться, как дурбецел.

– Опаньки, – говорит Больной.

– Больн… Саймон… сока лет. Привет, Марк. Франко…

– Привет, Спад, – говорит Рентон.

– Извиняйте, чё опоздал, ребзя. Франко, рад тибя видеть. Последний раз – на похоронах твоего паренька, да ж? Офигеть смурная маза была, да ж?

Рентон и Больной опять переглядываются: для обоих это явно новость. Но Франко остается невозмутим:

– Угу, Спад, тож рад тибя видеть. Спасиба.

Спад продолжает бредить, а Рентон и Больной пытаются определить, какие наркотики он принял.

– Угу, извиняй, чё опоздал, блин, я чисто замутил, ить наткнулся на этого пацана, Дейви Инниза, ты за ниво в курсах, Франко, он джамбо, но паренек классный, типа того…

– Не парься, братан, – обрывает его Бегби. – Я же говорю, спасибо тибе, чё пришел. – И он поворачивается к Больному и Рентону: – Это и вас двух касаемо.

Всем не по себе оттого, что Франко выражает багодарность, и наступает неприятная пауза.

– Я как бы польщен, Франко… или, э, Джим, – отваживается сказать Рентон.

– Франко – норм. Можешь звать миня, как хошь.

– Мож, тибя Беглым называть, Франко? – смеется Спад, а Рентон и Больной застывают в ужасе. – Мы никада не звали тибя так в лицо, да ж, ребзя, помните, как мы всида трухали сказать «это ж Беглый!» Франко в лицо? В курсах?

– Вы чё, все миня так звали? – говорит Фрэнк Бегби, поворачиваясь к Рентону и Больному, которые одну томительную минуту таращатся в пол. Потом он громко смеется – ржет и хорохорится, шокируя их своим ядреным жизнелюбием. – Угу, тада я малехо дерганый бывал!

Они смотрят друг на друга и разражаются совместным катарсическим смехом.

Когда смех утихает, Рентон спрашивает:

– Тока нафиг тибе отливать наши уродские хари?

Франко откидывается на один из верстаков и становится задумчивым:

– Мы со Вторым Призером – мы ж все кагалом росли. С Мэтти, Кизбо и Томми, но они, ясен пень, вне игры уже.

При упоминании этих имен у Рентона комок к горлу подкатывает. Блеск в глазах Больного и Спада говорит о том, что Рентон не одинок.

– Мое художество как раз щас спросом пользуется, – поясняет Фрэнк Бегби, – ну я и захотел как бы автобиографическую вещь за молодость сделать. Угу, собирался ее «Пятеро парней» назвать, но думаю, «Литские головы» тож подойдет.

– Ништяк, – кивает Рентон. – Помнишь, када-то давным-давно был такой шоколад – «Пятеро парней»?

– Этого шиколада «Пятеро парней» днем с огнем уже не найти. Сто лет иво не видал, – говорит Спад, разевая рот. И рукавом стирает с подбородка слюну.

Больной впервые обращается прямо к Франко:

– А сколько это займет?

– В общем и целом около часа вашего времени, – отвечает Франко. – Знаю, у всех у вас забот полно, а ты с Марком тут тока на кратком отдыхе, и, походу, вам надо семейные дела решать – в общем, не буду долго вас задерживать.

Больной кивает в знак согласия и снова проверяет телефон.

– А не больно будет, типа того? – спрашивает Спад.