Джинсы мертвых торчков

Допросная пустая и голая. На пластмассовом столе стоит записывающее оборудование. Вокруг – жесткие пластиковые стулья. Саймон Дэвид Уильямсон уже пришел в себя, ну и одна его часть, как всегда, предвкушает грядущие межличностные трения. Он скрипит зубами с миной, которую считает леденящей. По прибытии в полицейский участок и перед помещением в изолятор он тут же настоял, чтобы ему разрешили позвонить своему адвокату. Тот распорядился молчать до его прибытия. Впрочем, у Уильямсона другие мысли.

Он смотрит свысока на двух полицейских, которые привели его в комнату. Они уселись, один положил на стол пластиковую папку. Уильямсон решает оставаться на ногах.

– Садитесь, – приглашает один из копов, включая магнитофон.

У этого полицейского коротко подстриженные светлые волосы с довольно сильным вдовьим мысом. Он попытался спрятать изрытый угрями подбородок, отрастив бороду, но та оказалась слишком редкой и еще больше подчеркивает рубцы. «Женился на первой же чикуле, что раздвинула перед ним ноги» – таков безжалостный вердикт Уильямсона. В этих смешливых глазах и до нелепости жестоко сжатых губах он отмечает классические ужимки плохого копа.

– Если вам все равно, я предпочитаю стоять, – заявляет Уильямсон. – Сидеть вредно для здоровья. Лет через пятьдесят мы будем смеяться над старыми фильмами, где люди сидят за столами, почти так же, как смеемся сейчас, когда они курят.

– Сядьте, – повторяет Плохой Коп, тыча пальцем в стул.

Уильямсон опускается на корточки.

– Если вас беспокоит датчик линии глаз или микрофона, этого должно хватить. Так существо, именуемое гомо сапиенс, опускается от природы: шкетами мы делаем это инстинктивно, затем нас учат…

– Сесть! – обрывает Плохой Коп.

Саймон Уильямсон смотрит на полицейского, потом на стул, словно тот электрический и предназначен для его казни.

– Занесите в протокол, что я был вынужден сесть из какой-то отжившей приверженности социальным условностям и вопреки собственному выбору, – напыщенно говорит он, после чего опускается на сиденье.

«Мои руки не дрожат. Мои нервы спокойны. Хоть я и несу пургу на отходняках от снежка и бухла, я все равно способен оставаться, нахуй, мужиком и фурычить. Просто я более высокая ступень эволюции. Будь у меня образование, я стал бы хирургом. И не с вонючими шлепанцами мудохался б, но трансплантировал сердца, а то и ебаные мозги».

Когда Плохой Коп переходит на агрессивный тон, Уильямсон изучает реакцию его коллеги: ироничная, слегка пренебрежительная улыбка словно говорит: «Мой напарник – мудозвон, но что я могу поделать? Мы понимаем друг друга». Это вариация обычной практики «хороший коп / плохой коп». Хороший Коп – упитанный темноволосый мужчина, который выглядит постоянно изумленным. Резкий верхний свет неприглядно подчеркивает его неровные, словно пластилиновые черты. Он скалится Уильямсону, а Плохой Коп между тем продолжает:

– Значит, двадцать третьего июня вы были в Лондоне?

– Полагаю, что да. Легко проверить. Должны быть телефонные звонки и, вероятно, снятие наличных в банкомате «Нэтуэста» на вокзале Кингз-Кросс, который я регулярно посещаю. Ну и, конечно, сэндвич-бар на Пентонвилл-роуд. Скажите своим коллегам из Столичной полиции, чтобы спросили Милоша. За меня там в больших курсах, как вы здесь любите выражаться, – улыбается он, входя во вкус. – Я всегда езжу на метро, операции на моей ойстер-карте должны подтвердить маршрут, и, конечно, со мной была моя невеста… Так что же случилось с Виктором Саймом?

– Он ваш друг, так ведь? – Плохой Коп дергает себя за скудную бороденку.

– Я бы так не сказал.

– Вас много в его списке вызовов.

– Мы обсуждали возможность совместного ведения бизнеса, – заявляет Уильямсон, теперь уже властным голосом норовистого бизнесмена, у которого отнимают время некомпетентные госслужащие. – Я руковожу солидным агентством знакомств и говорил с ним о возможности выхода на Эдинбург.

Плохой Коп, замечая, что Уильямсон откровенно изучает его манипуляции с лицом, опускает руки.

– Значит, вы не вели совместного бизнеса?

Саймон Уильямсон фантазирует, что у копа экзема на половых органах и что он тщетно пытается выдать ее за ЗППП в раздевалке полицейской футбольной команды. Ему весело представлять, как в лобковых волосах сотрудника правоохранительных органов застревают чешуйки кожи, которые прилипают вместе с потом к лицу его жены, пока та уныло исполняет обязанности минетчицы:

– Нет.

– Почему?

– Честно говоря, предприятие Сайма поразило меня своей низкопробностью и зачуханностью, девушки явно были обычными проститутками – не то чтобы я выносил моральные суждения, – поспешно добавляет он, – просто это не та бизнес-модель, которую я искал. Я больше концентрируюсь на МБА, престижный рынок.

Плохой Коп спрашивает:

– Вам же известно, что проституция запрещена законом?

Уильямсон с притворным изумлением смотрит на Хорошего Копа, затем поворачивается к ведущему допрос и говорит с ним терпеливо, как с ребенком: