Джинсы мертвых торчков

И Фрэнк Бегби уходит прочь, а Рентон стоит посреди учиненного Спадом бедлама, и перед мысленным взором его разворачиваются эпохи и континенты. Владелец галереи с бессильной гадливостью наблюдает, как Мартин носится вместе с персоналом, снимая последние произведения. Конрад расстроен тем, что в диджейское оборудование попала вода, и громко орет. Карл не догоняет почему: у Конрада же ничего нет, кроме наушников и флешки. Пожарные и водопроводчики прибывают в почти неприличной спешке, ремонтники между тем занимаются своими делами, а посетители охают, вздыхают и треплются. Снаружи истерично верещит пожарная сигнализация, молитвенно взывая о помощи еще долго после того, как все вроде бы под контролем. Рентон застыл как вкопанный, и мозг ему прожигает одна-единственная мысль: «Бегби знает, что я на голяках. Он снова меня поимел. Я не могу этого позволить».

А потом Больной, выманивший у Рентона все подчистую, уходит с Марианной. Бегби устроили бы и двадцать штук за эти головы, но Больной через Форрестера подставил Рентона и ободрал его как липку. Этого нельзя так оставлять.

30 Больной – Приспособа для одиноких

На несуразную выставку Бегби нельзя было не прийти. Я так мечтал увидеть скисшее щачло Рентона, узнавшего, что я подбил Майки проебать его финансы, надбавив цену за беспонтовое искусство Бегби. Разумеется, бронзовая голова совершенно на меня не похожа. Да, рельефные скулы, массивный подбородок и благородный нос в наличии, но залихватский пиратский взгляд не пойман. Однако Франко обеспечил вишенку на торте в виде бонусного шара: темпераментный художник решил, что все-таки хочет получить обратно деньги за наркотики! Соль на рану Рент-боя и изящный штрих, которого я от Фрэнка Бегби никак не ожидал. Майки донес мне, что вероломное рыжее щачло Рентона было просто на загляденье! Жаль, что я это пропустил.

В галерее Рентон сохраняет дистанцию, прикидываясь беспечным, но подойти не решается. Смывается к вертакам вместе с Юартом и этим жирным голландским сопляком. Но все это – лишь желанная прелюдия к главной причине моего появления: приходу Марианны, которая вплывает на выставку стройным привидением в голубом платье. Маманьку сопровождают молодые парень и девушка: симпатичные, но пустые и бросовые пиздюки, каких можно встретить на Джордж-стрит за бархатной веревкой в любой дыре с завышенными ценами. Неизвестно, кто этот молодой паренек – любовник Марианны или хахаль девушки, но подкатывающий к ней Джус Терри без труда его отпихивает.

Поэтому нельзя терять ни секунды. Оставляю своих невзрачных спутников и неторопливо подгребаю к ним.

– Терри… если позволишь, на малую секундочку. Марианна, нам очень нужно поговорить.

– Неужели? – Она бросает на меня холодный презрительный взгляд, который мине всегда как серпом по яйцам. – Можешь валить нахуй.

– Угу, может и погодить, пиздюк, – пучится на миня Терри.

Но Марианна не сводит с меня глаз. Она так часто слышала мои лживо-соблазнительные слова. Сколько раз я могу это проделывать? Сколько раз могу ее разводить? Чувствую, как меня изнутри перемалывает надрыв, когда представляю, как нас обоих поражает смертельная болезнь и каждому остается всего несколько месяцев. В голове играет попурри из «Милой» Бобби Голдсборо и «Времен года под солнцем» Терри Джекса[68], а мой голос становится низким и очень зычным.

– Пожалуйста, – говорю с мольбой, точно умирающий, – это правда важно.

– Да уж надеюсь, – обрывает она, но я уже в ебаной игре!

– Что да, то да, – со злостью говорит Терри, а я беру сопротивляющуюся Марианну за руку, и мы сваливаем к пожарному выходу.

«Уильямсон обламывает Лоусона! Грозный стенхаусский нападающий прорвался к воротам и, казалось, непременно должен забить гол, но тут откуда ни возьмись появился итальянский центральный полузащитник, литский Пирло[69], и в удачный момент отобрал мяч».

На лестнице пожарного выхода она язвительно смотрит на меня:

– Ну? Какого хуя тебе нужно?

– Я постоянно о тебе думаю. Когда ты плеснула мне в лицо на Рождество…

– Так тебе и надо, блядь! Мало еще! Обращался со мной как с куском говна!

Втягиваю еще воздуха и демонстрирую, как меня трусит от кокаинового отходняка.

– Ты же знаешь, почему я так поступаю? Почему меня притягивает к тебе, а потом я тебя отталкиваю?

Она молчит, но глаза у нее лезут на лоб, как будто ее в пердак кто-то дрючит. Только не убогий пресвитерианский писюн Юэна, а настоящий гигант размером с жезл папы римского – итальянский жеребец!

– Потому что я от тебя без ума, – говорю рассудительно. – Всегда был и всегда буду.

– Ну, странновато ты это проявляешь!

«Расхлябанная защита приводит к голевому моменту!» Я подношу руку к ее лицу, отодвигаю наэлектризованные волосы, глажу щеку и увлажнившимися глазами глубоко заглядываю ей в глаза: