Джессика

Пока он думал об этом, Брант резким движением поднес нож к лицу и вонзил его острый загнутый конец себе под подбородок — а потом потянул вверх. Лезвие легко углубилось под кожу щеки, отслаивая ее от челюстных мышц — Малколму даже показалось, что он услышал, как металл скрипнул о зубы, а может, и о кость — и кровь из-под обвисшей безвольным лоскутом щеки обильно закапала на грязный воротник Бранта. Тот начал кричать, но не прекратил своего занятия. Даже уже зная (но лишь с чужих слов), что сделали с собой Триша и Каттеридж, Малколм смотрел, с трудом веря собственным глазам — он знал, как трудно сознательно причинить себе даже пустячную боль. Но нож, вошедший в плоть почти по самую рукоять, двигался все выше; Малколм видел, как лезвие движется под кожей, натягивая ее изнутри — скула (кровь текла уже не только из разреза сбоку, но и из орущего рта, куда, видимо, стекала с ножа), потом висок (блестящий от крови конец ножа высунулся из глазницы, но не повредил глаз, пройдя сверху), потом лоб у самых корней волос (нож снова высунулся над глазом, затем над другим, а потом больше половины лица, разом отделившись с влажным звуком, повисло бесформенным кровавым тряпьем, выворачиваясь наизнанку со лба), другой висок и скула (Брант продолжал истошно орать, и Малколму казалось, что этот крик слышен по всему городу), затем острый конец ножа вновь высунулся из-под вспарываемой кожи и одним резким движением срезал нос, затем лезвие двинулось дальше, отсекая вторую щеку и обнажая коренные зубы (то, что некогда было лицом Бранта, обвисало все ниже и теперь уже коснулось его груди) — и, наконец, нож завершил свой путь, срезав подбородок вместе с нижней губой.

Бранту не удалось на ощупь попасть в тот же разрез, с которого он начал, поэтому вывернутая наизнанку кровавая маска повисла на тонком ремешке растянувшейся кожи. Брант, не переставая вопить, зажал свое бывшее лицо в кулак и рывком разорвал этот ремешок — а потом отшвырнул то, что сжимал в кулаке, в сторону Малколма, который едва успел отпрыгнуть. Срезанное лицо упало к его ногам. «Самый радикальный способ борьбы с дерматитом», — мелькнуло в голове у юноши.

Брант перестал кричать и стоял, покачиваясь, с ножом во все еще поднятой руке.

Впрочем, это был уже не Брант и даже не Пеппино, а безымянное и безликое чудовище. Жуткое месиво ободранных и рассеченных мышц и кровоточащих сосудов казалось в лунном свете практически черным, и Малколм был рад, что такое освещение не позволяет рассмотреть детали. Впрочем, он отчетливо видел треугольную дыру с вертикальной перегородкой на месте носа (оттуда сочилась кровавая слизь) и чудовищный, буквально от уха до уха, оскал безгубого рта с необычайно длинными, торчащими из голых десен зубами, блестящими от крови и слюны.

— Зони, — хрипло потребовал Брант.

«Ну уж нет, — подумал Малколм, — надо убираться отсюда поскорее. Если эти крики кто-нибудь слышал, то наверняка уже вызвал полицию. А если этот тип тут сдохнет, то туда ему и дорога!» Малколм сделал еще один шаг назад, потом еще. Брант пошатнулся; казалось, он сейчас упадет.

«А если не сдохнет сам, добить и спрятать тело, — мелькнуло в голове Малколма. — Нечего копам совать сюда нос. Если только они и в самом деле не мчатся уже сюда. Как далеко разносятся крики над водой?» Малколм обернулся и бросил взгляд через озеро, словно пытаясь разглядеть огни полицейских мигалок на том берегу. Нет, если оттуда кто-то и услышал, то едва ли мог понять, откуда именно донеслись крики. Полиция не станет прочесывать все окрестности по звонку «до меня донеслись какие-то крики издалека». Значит…

Малколм одновременно услышал шорох и уловил движение краем глаза, но среагировать уже не успел. Брант, казавшийся уже теряющим сознание, вдруг молниеносным броском подлетел к нему, шмыгнул за спину и обхватил левой рукой за грудь, а правой прижал окровавленный нож к горлу Малколма. Рюкзак, по-прежнему висевший за спиной у юноши, был не настолько толстым, чтобы этому помешать.

— Джессика! — закричал Брант. — Он нужен тее? Еняю! Ео жизнь на жизнь Грэйс!

«Он совсем спятил, — подумал Малколм. — Даже если бы Джессика согласилась, каким образом она дала бы ему это знать?»

Он явственно чувствовал запах крови и пота Бранта. И остроту ножа, да. Тот был чертовски острым.

— Ты так ничего не добьешься, — выдавил из себя Малколм, стараясь сохранять полную неподвижность.

— Заткнись, — рявкнул Брант, прижимая нож еще сильнее; на сей раз, кажется, лезвие разрезало кожу. Впрочем, он тут же переменил решение: — Скажи ей, что я ерережу тее глотку, если она не согласится!

— Джессика, он правда это сделает! — послушно крикнул Малколм и добавил про себя: «Ну, чего же ты медлишь? Убей его скорее! Сердечный приступ или что там! К черту его мучения, убей его ПРЯМО СЕЙЧАС!»

Настала удивительная после всех только что звучавших криков — хотя и куда более естественная для осеннего ночного парка — тишина. И в этой тишине вдруг заиграла музыка.

«Мобильник, — сообразил Малколм. — Не мой. (Рингтон был незнакомый.) Кто-то звонит ему…»