Дым отечества

Все в этом дворце хорошо и удобно. Все в надлежащем порядке. Богатые, сильные люди живут здесь, владетельные синьоры, правящие Ромой и окрестными землями, а, значит, всем миром. Во дворце живет сын христианского первосвященника, а также его свита, его слуги, кони и прирученные птицы, собаки и острозубые ласки — все, что составляет великолепие и славу, внушает трепет низшим. Ловушка, смертельная ловушка для маленького торговца.

— Я думаю, и это только я думаю, — подчеркивает Абрамо, сидя на краешке кресла, свернув вперед плечи, опустив бороду на грудь, — что синьор Петруччи изыскивал средства для своих опытов, и на книги, конечно, и на прочее, сообщая северным купцам торговые новости. Через эти книги. Они ведь все одинаковые.

— Шифр в книгах? — с интересом подается вперед толедец, так искренне увлеченный, что на мгновение его азарт передается и книготорговцу.

— Наверное… — И правда же, интересно: и как, и какой. Но совсем неинтересно, что им зашифровано. — А рассказать при необходимости мне посоветовали все, что я знаю, но что я знаю — то и рассказал. Факты. Ведь больше мне ничего и не известно.

— Хорошо. Вы, будьте уж так добры, составьте мне потом отдельный список. Все книги и все заказы — я посмотрел, но ведь я у вас могу не разобраться и пропустить. — И даже предупреждать не станет, что лгать — рискованно. — А сейчас скажите — ведь наверняка есть вещи, о которых вы не знали, но догадывались. Маленький торговец пожимает плечами, поднимая их едва ли не до ушей. Смотрит на красивые резные, расписные, эмалированные, перламутром инкрустированные сундуки вдоль стен. На одном лежит толстая книга в обложке из тисненой рыжей кожи, заложенная — бывает же, — длинным лавровым листом. С тех пор, как книги стали печатать, а не переписывать от руки, люди утратили уважение к вместилищу знаний. То веток между страниц насуют, то цветов каких-нибудь.

— Вы понимаете ли, благородный господин, по интересам синьора Петруччи нельзя было предположить… — Абрамо ловит себя на мысли, что говорит о сиенце, как о покойнике. Ну да вряд ли эти заинтересовались им для чего-то доброго. — Да кто взялся бы угадать, что и почему его привлекает, чем он в следующий раз займется?

Ему ведь было интересно все, ну решительно все. Ну разве что военное дело меньше прочего — но и то, литье пушек, изготовление пороха, строительство укреплений… обо всем этом он читал. И о древних мифах, и о всяких странных животных, и о медицине, и о чернокнижии… обо всем.

— А писал?

— И писал обо всем. Если говорить о том, что я видел. И интересовался всем…

Благородный господин, ну вот как тут прикажете догадываться? Вот недавно было… Сначала, например, синьор Петруччи платит мне — и неплохо платит, чтобы я через общину и дальнюю родню, что торгует зерном, узнал, в какие годы товар на северных ярмарках, не наших, северных совсем, особо страдал от спорыньи. Я узнаю. Потом о тех же сведениях спрашивает доктор Пинтор — и едва целовать меня не лезет, когда я отдаю ему копию, о деньгах уж не говоря. А два месяца назад получаю письмо — где у меня половина северной родни и знакомых родни требует объяснить, во что это я влез, потому что всех, кто торгует зерном на севере

Аурелии, обязали представить данные о том же самом… приказом коннетабля. О чем я тут могу догадаться — разве что о том, что все это не моего ума дело. Между фальшивой стенкой и настоящей — довольно узкий промежуток, можно сидеть, но даже потянуться, не рискуя проломить перегородку, не выйдет. Впрочем, герцог Беневентский привык не двигаться подолгу, если того требует дело. Если ему интересно, это даже легко: дело поглощает целиком. Сейчас ему более чем интересно — так, что кажется, что сведений, журчащих голосом маленького лохматого и бородатого иудея, мало. Их много, на самом деле, но хочется еще. Как ледяной воды после долгой скачки. На этот раз не мозаика складывается, а потихоньку распутывается развесистая паутина, которой оказался оплетен весь город.

Да что там город — если уж тем странным зерном заинтересовался Валуа-Ангулем, коннетабль Аурелии, так возможно, что и весь континент. «Да ничего там нет странного, — отзывается в голове, — Я, кажется, понял. Подожди, дослушаем и я объясню.» Хорошо.