Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

— Кто? — сипящим, неподвластным мне голосом спросила я. — Кто смел такое сотворить с тобой? — и хотя глаза мои плакали, отпуская на волю сострадание и душевную боль, губы перекосило от гнева — я чувствовала это по напряжённым уголкам, тянущимся к низу, по злой дрожи всей нижней половины лица. Я не владела собой — я это знала. Да и как тут можно было сохранить самообладание? Как можно описать словами то многообразие противоречивых чувств, какие испытываешь, если кто-то надругался и унизил твоего любимого? О, это не боль и не ненависть — их, поверьте мне, недостаточно — это ощущение, которому не придумано названия, мучительное и уничтожающее. — Мой бедный Локи, — с горечью прошептала я, приблизившись и опустившись перед ним на колени. — Я уничтожу того, по чьей вине это произошло, — и, повинуясь бессознательному порыву, я сжала мужа в объятиях. Я не лукавила. Мной овладела такая ярость, что не умещалась в груди, и я едва могла дышать. Двуликий бог не сопротивлялся, безвольно склонившись ко мне и так же безвольно положив голову на моё плечо. И это было хуже всего. Он действительно был сломлен: так, как я и представить себе не могла.

Я мало припомню моментов за нашу долгую жизнь, когда Локи позволял себе проявить слабость, хоть на миг утратить уверенность в себе. В тот вечер, однако, он был так безразличен ко всему, что я не уверена даже, помнил ли он себя, осознавал, где находится и что творит, ослеплённый болью и ненавистью. Какая ирония — он не мог сказать мне об этом. Какой-то самонадеянный наглец, вероломное чудовище лишило бога обмана его главной силы — не власти над пламенем вовсе, а насмешки, издевательской лукавой улыбки, точных остроумных речей, хитрости, изворотливости, обходительности — всего, из чего он на самом деле был соткан. Я могла бы позабыть его лицо в тот вечер, но не блестящие тёмные глаза — и живые, и равнодушные — такие же мечущиеся и противоречивые, как их владелец.

Я стояла перед ним на коленях, обняв горящие щёки, сочувственно приоткрыв губы и не сводя с него взора. Так продолжалось несколько долгих мгновений, в которые ни он, ни я не были способны пошевелиться, прервать свою безмолвную связь. Затем я ослабела и без сил опустилась на пол, сделала жадный глубокий вдох. Голова кружилась. Сколько я не спала? Одну ночь, другую? Несколько лет? Да и то непередаваемое потрясение, которое мне только что довелось испытать и телом, и душой, не прибавляло сил. Локи тяжело обрушился рядом, я едва успела поймать его голову, чтобы обессиленный супруг не ударился о камень. Мы выгорели. Накал страстей был слишком высок. Слишком. Слишком много бессильной ярости, неуправляемого отчаяния, изматывающей боли, выводящей из себя несправедливости. Кому это было по плечу? Будь ты хоть сотни раз воин, повелитель, бог, ты всё же смертен. Тебе не чужды слабости человека. Всему есть предел.

Локи страдал и страдал очень сильно. Я видела это по его бледному лицу, по измученным блестящим глазам и бездумному взгляду, по нахмуренным бровям и морщинам, глубоко залёгшим у него на лбу. Крепкий ас то проваливался в забытьё, то снова приходил в себя, смотрел на меня невидящим безразличным взором и опускал утомлённые веки. Густые медные ресницы его вздрагивали, точно в короткие минуты беспамятства ему снились кошмары. Возможно, он бредил — так или иначе что-то снова и снова заставляло изведённого мужа возвращаться в жестокую реальность. Я понимала, что его состояние не ограничивается прошитыми по живому ремнями. Бог огня успел совершить путешествие в другой мир, почти наверняка давно не ел и не спал, а после неуправляемой и крайне мощной вспышки гнева, выплеска свой разрушительной силы был совершенно истощён.

Его горящая рыжеволосая голова лежала у меня на коленях, и я ласково перебирала спутанные курчавые волосы, гладила, чуть надавливая, виски и кожу головы в робкой надежде хоть на мгновение облегчить страдания любимого аса. Я и сама ощущала смертельную усталость и замерла в шаге от того, чтобы лишиться чувств от слабости и переутомления. Однако страстное желание быть рядом и преданная любовь к мужу не позволяли мне отдаться во власть недомогания. Кто-то из нас двоих должен был остаться несгибаемым. В тот миг, увы, эта скорбная участь выпала на мою долю. Я не роптала. Я любила. Я так слепо и всепобеждающе любила раненного уязвимого аса, как никогда прежде. И я готова была защитить его от любой напасти, отвести любое горе, забрать всю боль без остатка. Не имеет значения, что станет со мною, к чему это приведёт. Просто остаться с ним. Укрыть его в своих объятиях ото всего мира и зла. Моей страсти это было под силу.