Дворцовые тайны

При этом императрица была убеждена, что в ведомстве Шешковского, этого искусного мастера сыска, людей не пытают. И не раз писала об этом своим просвещенным корреспондентам. Но другие современники думали иначе: Шешковский «исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания».

А как же было на самом деле? Нет сомнений, в эпоху Екатерины II российские нравы несколько смягчились, свирепые пытки исчезли, хотя суть сыска не изменилась. Да и сам Шешковский далеко не напоминал ражего кнутобойца прежних времен. Наоборот, «как теперь помню, — говорил один ветеран екатерининских времен, — его небольшую мозглявую фигурку, одетую в серый сюртучок, скромно застегнутый на все пуговицы и с заложенными в карманы руками».

Но все же тихого, вежливого голоса Степана Ивановича боялись все — болтуны и светские дамы, либералы и картежники, масоны и должники. Все имели грехи, и все были убеждены, что Шешковский об этих грехах знает. Как писал тот же современник, Степан Иванович «везде бывал, часто его встречали там, где и не ожидали. Имея, сверх того, тайных лазутчиков, он знал все, что происходило в столице: не только преступные замыслы или действия, но и даже вольные и неосторожные разговоры».

И в самом деле, всеведение Шешковского опиралось на сеть доносчиков и агентов сыска, а благодаря докладам Степана Ивановича императрица была в курсе всех происшествий, замыслов и сплетен. Поэтому она, к изумлению придворных, так хорошо знала подноготную их жизни, все слухи и тайны высшего света. Уж Степан Иванович не упускал случая выискать что-нибудь интересное в грязном белье ее подданных. Но даже не это внушало такой ужас светской публике.

Избави, Господи, от его угощений!

Среди «екатерининских орлов» Шешковский был личностью легендарной. За ним упрочилась слава жутковатого моралиста, блюстителя нравов. Он имел обыкновение приглашать в гости болтунов, позволявших себе «молоть языком» о государыне. Отказаться от приглашения было нельзя. Что же было дальше? Побывавшие в гостях у Степана Ивановича об этом помалкивали, но молва гласила, что «в кабинете Шешковского находилось кресло особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло, и, как скоро тот усаживался, механизм замыкал гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предполагать того, что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслом опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки». А во время экзекуции Шешковский внушал гостю правила поведения в обществе.

Легенда эта весьма правдоподобна. Сама техническая идея была хорошо известна в те времена — уже давно вошли в моду подъемные столы. Подобное кресло вполне могло существовать, Кулибин придумывал механизмы и посложнее. Поставить же снизу палача с плетью и, как тогда говорили, «разрумянить» или «поздравить с праздником задницу» светского болтуна было еще проще…

Вечер, памятный генеральше Кожиной

Екатерина II, при всей ее терпимости и гуманности, иногда выходила из себя, слыша от Шешковского вздорные сплетни о своей царственной особе. Она даже издала особый «Указ о неболтании лишнего», в котором категорически запрещалось распространять сведения и слухи, как сказали бы теперь, «порочащие честь и достоинство» государыни. Но порой и это не помогало обуздать языки. И тогда государыня, согласно легенде, посылала за Шешковским. Снова приведем рассказ современника: «Раз досадила государыне генеральша Кожина — болтает невесть что! Вызвала [императрица] Степана Ивановича и говорит: будьте, мол, так любезны, поучите особу сию хорошим манерам. Она всякое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте за ней сами, возьмите ее оттуда, слегка телесно накажите и обратно туда доставьте со всякою благопристойностью. Так и он сделал — высек, да и назад в маскарад, да велел еще контрданс оттанцевать. Долго генеральша кушала стоя!»

Сладость власти

«Профилактическими беседами» с повесами и светскими кумушками работа Шешковского, конечно, не ограничивалась. Его коньком была работа с мятежными дворянами, смутьянами, масонами. В застенках Петропавловской крепости, где самовластно хозяйничал начальник Тайной экспедиции, человек оказывался полностью в его власти, и уже ничто не могло его спасти. «Увещевая» узника, попавшего к нему, Шешковский страшно ругался, угрожал, а случалось, отвешивал преступнику тумаки. Дворян екатерининской поры, защищенных законом от побоев, уже привыкших к личной неприкосновенности, такое унижение ошеломляло, выбивало из колеи, они начинали каяться и, прощаясь с жизнью, писать малым детям завещание, как это произошло с арестованным писателем А. Н. Радищевым.