Дворец и лачуга

Вдруг входная дверь скрипнула, гости замолкли, и среди зала появился нотариус в обществе высокого, красивого блондина. Гул в зале постепенно утих, хозяин вышел навстречу новым гостям, и нотариус сказал:

- Пан Густав Вольский, художник! Третьего дня вернулся из-за границы, и первое же знакомство - с вами, благодетель. Надеюсь, он попал удачно.

- Тысячу раз вам обязан! - ответил хозяин. - Вандзюня! Пан Вольский, художник... Сударь - моя внучка, Ванда Пёлунович. Подай, сердце мое, чаю господам...

В зале стало шумно. Раздался скрип отодвигаемых стульев и шарканье ног, обычно сопутствующее приветствиям. Затем прибыла новая партия стаканов чаю, и все вернулось в прежнее положение.

- Кажется, все уже в сборе, - шепнул кто-то.

Пан Дамазий откашлялся, а пан судья многозначительно высморкался.

- Таким образом, мы можем теперь продолжить, - прибавил кто-то.

Хозяин хотел было ответить, что продолжение еще на плите, но, к счастью, вовремя спохватился.

- Осмелюсь возразить против предложения, - сказал на это пан Петр, - и по той причине, что у нас прибавился новый член.

Взгляды присутствующих обратились на Вольского, который в эту минуту похож был на человека, ожидающего небесного откровения.

- Дамазий, пан Дамазий! - зашептали в зале.

Хозяин приветливо улыбнулся гостям, полагая, что таким образом он удачно ответил на требования, предъявляемые серьезностью момента, а пан Дамазий, слегка откинувшись в кресле, как это водится у испытанных ораторов, сказал:

- Я придерживаюсь мнения, что наш уважаемый гость лучше, всесторонней и подробней всего ознакомится с характером наших собраний, вслушиваясь в ход прений. Поэтому предлагаю считать заседание открытым и просить нашего уважаемого хозяина, чтобы он соблаговолил на сегодняшний вечер занять председательское кресло.

Он умолк.

...а всем казалось,

Что Войский все трубит, но то лишь эхо отдавалось.{143}

- Осмелюсь возразить... - начал было пан Петр.

- Просим, просим!.. Пана Пёлуновича в председатели! - раздались голоса.

- Итак, - подхватил пан Дамазий, - просим уважаемого хозяина занять председательское кресло.

Уважаемый хозяин был близок к апоплексическому удару; однако, придя в себя, застенчиво сказал:

- А нельзя ли мне... этак... на ходу?

- Отчего же нет? - ответил нотариус. - Мы уважаем ваши привычки.

- Смею обратить внимание, что я не вижу колокольчика, - прибавил Петр.

- Колокольчик!.. Где колокольчик? - закричал хозяин. - Вандзюня! Вандочка!.. Где же колокольчик, сердце мое?

Девочка вспыхнула.

- Ах, дедушка!.. Я дала его той больной даме наверху, знаете, которая обеды...

- Наказанье божье! - сердился дедушка.

- Можно пока звонить ложечкой о чашку! - предложил нотариус и разогнал грозу.

Заседание открыли.

- Не соблаговолите ли, господин председатель, в нескольких словах представить пану Вольскому окончательные итоги наших дебатов? - спросил пан Дамазий.

- Гм!.. Насколько мне помнится, мы что-то говорили о необходимости гимнастики?..

- Осмелюсь заметить, что на последнем заседании мы говорили о строительстве дешевых квартир для бедных, - прервал пан Петр.

Пёлунович посинел.

- И о страховании жизни, - прибавил пан Дамазий.

- О необходимости создать опытную станцию, - добавил кто-то со стороны.

- О мерах к поднятию ремесел, - прибавил еще кто-то.

- Клянусь честью, сударь, - шепнул сияющий Вольский нотариусу, - я никогда не думал, что среди варшавского общества есть кружки, занимающиеся подобными вопросами.

- И их осуществлением, сударь! - шепнул Дамазий.

Вольский и Дамазий взглянули друг другу в глаза и, вдохновленные одним и тем же чувством, протянули друг другу руки. Они поняли друг друга.

- Напоминаю вам, господа, что на сегодняшнем заседании я должен был прочесть свой меморандум о пауперизме, - промолвил в это мгновение пан Зенон, человек, несомненно обладающий самыми глубокими знаниями и самым высоким лбом в Европе.

- Совершенно верно! - сказал Дамазий. - Мы слушаем.

Вольский смотрел на присутствующих с неописуемым восторгом. В его голубых глазах сияло чувство, которое, несомненно, можно было бы перевести следующими словами: "Я знаю вас всего несколько минут, но пусть меня черти возьмут, если за каждого из вас я не дам изрубить себя в куски".

Между тем пан Зенон, развернув рукопись, стал читать.

- "Меморандум о пауперизме.

Не касаясь уж того вопроса, подлинно ли наши прародители вначале вели райскую жизнь..."

- Прошу слова!..

- Слово имеет пан Петр, - сказал Дамазий, видимо чувствуя себя признанным заменять председателя.

- Осмелюсь заметить, что, принимая во внимание низкий уровень просвещения в нашей стране, к вопросам о догматах следовало бы подходить осторожнее. Слушаем.

Пан Зенон продолжал:

- "Мы должны все же обратить внимание на то, что через всю, так сказать, полосу истории вьется черная нить бедности и горя. В Спарте раб получал вдвое меньше пищи, чем человек свободный; во времена Людовика Четырнадцатого десятая часть народа жила милостыней, а в Кантоне и по сей день тысячи людей живут на барках, питаются ужами и крысами и... не довольствуясь этим, топят к тому же новорожденных детей..."