Дворец и лачуга

- Да швейную машину.

Гофф остановился и, глядя безумными глазами в угол комнаты, бессмысленно повторил:

- Не починил... не починил!..

- В самом деле? - удивился гость. - Такое простое дело!

- А?

- Разумеется! Несколько раз ковырнуть напильником - и все. А все же несколько рублей бы сэкономили.

Гофф стал было усиленно искать что-то в карманах, как вдруг хлопнул себя по лбу и, обратившись к дочери, изменившимся голосом сказал:

- Отдай челнок!

- Батюшка! - простонала Констанция.

- Слышишь? Отдай челнок!

Гость слегка коснулся его плеча.

- Пан Гофф! Одно словечко. Мне пришло в голову, что, может, лучше бы отдать это слесарю? Тут нужен очень тонкий напильник.

- У меня есть такой.

- Нет!.. Тут надо еще тоньше.

- Сейчас куплю.

- Жалко денег...

- Слесарь больше возьмет. Давай челнок.

- Успокойтесь, батюшка, - умоляла дочь, вставая со скамьи и приближаясь к старику. - Сударь, - обратилась она к гостю, - успокойте же отца... Элюня!..

- Вы же видите, что я его успокаиваю, - ответил гость, делая за спиной Гоффа жест, означающий сомнение.

- Отдай челнок! - крикнул Гофф, с выражением бешенства глядя на дочь.

- Пан Гофф, дорогой пан Гофф, - говорил гость, хватая его за плечи. Ну на что вам нужен челнок, раз нет подходящего напильника?

- Напильник я сейчас куплю. Давай! - крикнул он, топнув ногой.

- Батюшка! - умоляла дочь, протягивая к нему руки, - в доме последний рубль... и неужели вы хотите, чтобы на завтра у Элюни даже кусочка хлеба не было?

- Я этого хочу?.. - воскликнул несчастный безумец. - Я? Ты этого хочешь, ты ее губишь... ты... дурная мать и дурная дочь!

- Успокойтесь, дорогой пан Гофф! - снова ввернул гость.

Глаза Констанции сверкнули.

- Так я дурная мать и дурная дочь потому, что не хочу выбрасывать деньги за окно?..

- Успокойтесь, дорогая пани Голембёвская, - сдерживал ее гость.

Гофф схватил ее за руку и, глядя ей в глаза, сдавленным голосом спросил:

- Отдашь или нет?

- Не отдам! - решительно ответила она.

Старик стиснул ее пальцы.

- Не отдам! - крикнула она, рыдая. - Пустите меня, батюшка!

- Не пущу, тигрица! Не пущу, пока не отдашь челнок, - шептал старик, усмехаясь и приближая лицо к лицу дочери.

Бедная женщина попятилась. Гофф шел за ней, продолжая сдавливать ее руку. В этот миг заплакал ребенок.

- Пустите меня, отец!

- Не пущу!

- Ну, возьми! - молвила она, доставая челнок из кармана. - На, сожри нас всех!..

Старик схватил челнок и прибавил:

- Где деньги?

Минуту спустя и последний рубль очутился в его руках.

Взяв, что хотел, Гофф кинулся к дверям.

- Пан Фридерик, а шапка? - напомнил гость.

Шапка висела на гвозде, Гофф нахлобучил ее на голову и сел на стул.

- А! Дурная дочь! - пробормотал он, дико глядя на женщину. Констанция, казалось, не замечала этого, занятая убаюкиванием ребенка.

Когда безумец ушел, гость несколько оживился, выглянул в окно, послушал у двери и, наконец, усаживаясь к столу, сказал:

- Странный темперамент. Иной раз спокоен, как каменный, а сегодня вдруг так вышел из себя. Необыкновенный человек!

И принялся кусать ногти.

- О боже! За что ты так караешь нас? - говорила, рыдая, бедная женщина.

- Не так! Не так, дорогая пани Голембёвская! Надо говорить: "Боже, да будет воля твоя! Я, грешная, с избытком заслужила кару и гонения". Все мы грешны, дорогая моя пани Голембёвская.

- Уж, кажется, нет людей несчастней нас.

- Никому не живется на свете без какого-нибудь горя или огорчений, будь он хоть король, хоть папа римский.

- Все точно сговорилось: нищета, болезни, да теперь еще такое беспокойство в доме.

- Это хорошо, что мы хоть иногда испытываем горе и лишения. Да и разве одни мы страдаем?.. Взять, к примеру, хоть этого беднягу Ендруся...

- Что? - крикнула Констанция, всматриваясь в гостя.

Глаза ее мгновенно высохли.

Гость спокойно достал табакерку, обернул ее несколько раз в пальцах, щелкнул по крышке и прибавил:

- Несчастный парень! Мало того что такой больной, голодный, беспокойный, приходится еще скрываться от человеческой суровости.

- Значит, его выпустили? - спросила Констанция, отодвигая от себя ребенка.

Гость флегматично понюхал табак.

- Хуже, дорогая панн Голембёвская, хуже: сам сбежал.

Губы Констанции побелели.

- Ищут его добрые люди, как евангельская жена потерянный динар, а он тем временем, бедняжка, ночует на берегу Вислы, живет в глиняных ямах, а что ест - уж и не знаю, потому что у нас, в нашей дорогой Варшаве, нет даже акридов и дикого меда.

Констанция оперлась спиной о подоконник, руки ее опустились, голова склонилась к плечу.

- Был, бедняга, у меня вчера ночью, маленько меня даже, по правде сказать, напугал, и вот дал письмецо к вам, сударыня.

Сказав это, гость вынул из бокового кармана грязное, измятое письмо и положил его на стол. Констанция даже и не глянула.

- Легкомысленный мальчик! В таком несчастии, а все шалости на уме. Взгляните, сударыня, как адресовано письмо: "Ясновельможной Констанции, урожденной Гофф, по первому мужу Голембёвской, почетной гражданке и домовладелице".

- "Дражайшая жена!.." - Ах, боже мой, вам дурно, дорогая пани Голембёвская?

- Прочтите, сударь! - ответила она тихо.