Двор Ураганов

– Стервятник выбросил ребенка на одном из пляжей Бермуд, в нескольких лье отсюда. Возможно, сверхъестественный холод добычи вспугнул хищника, заморозил его лапы… Норвежский китобоец подобрал Фебюса и вырастил, сделав из него пирата.

Мадам М., медленно ступая по осколкам и держась за стены, вышла из комнаты. Мы молча шли за ней. После пронизывающего холода лаборатории я облегченно вздохнула в уютной гостиной. Хотя я не знала, что за варево томилось в чугунке, его аромат настойчиво напомнил о голоде. Но еще больше я умирала от любопытства, предчувствуя, что мадам М. собиралась поделиться дальнейшими откровениями.

Она тяжело опустилась на табурет возле органа. На пюпитре над парной клавиатурой находилось несколько предметов: закрытая нотная тетрадь, метроном и эбеновая шкатулка. Дрожащими руками вампирша открыла шкатулку и высыпала ее содержимое на клавиши из слоновой кости: около двадцати позолоченных медальонов, похожих на тот, что я видела на шее Бледного Фебюса. Я приблизилась, чтобы лучше рассмотреть их. На каждом выгравировано имя, дата и время.

– Крыланы приносят мне не только одежду, книги или флаконы с кровью, – продолжала дама, рассматривая медальоны. – Иногда они улетают далеко от реликвария, к берегам, где судна терпят спровоцированные сиренами кораблекрушения. Я обучила их искать выживших. Иногда на борту кораблей оказывается ребенок: юнга или благородный отпрыск, совершающий трансатлантический рейс. Крыланы в этом случае выхватывают жертву из лап сирен, спасая ее от гибели. Примерно один раз в двадцать лет им удается принести спасенное дитя. Я забираю его, тут же делаю инъекцию и после обращаюсь с ним, как со своим собственным ребенком.

Дама погладила поверхность медальонов, будто лаская лица своих ушедших протеже.

– Каждому аврорусу я дарила подвеску с выгравированным именем, – меланхолично прошептала она.

– Медальон рождения? – вмешался Зашари. – Но вы же не знаете дату их появления на свет.

– Я фиксировала точное время введения инъекции светнина. Видишь ли, в самый пик алхимического переваривания приборы измерения времени рядом с атанором останавливаются в тот момент, когда высвобождается драгоценная эссенция. Я отмечаю эту информацию на медальонах в научно-исследовательских целях, чтобы впоследствии понять: существует ли у светнина, полученного в определенное время года и в определенный час, больше шансов для создания идеального авроруса. К тому же если я и пробую кровь моих протеже, то только для того, чтобы понять, усилилась ли сила Света в них со временем. К сожалению, она всегда уменьшалась. Мои надежды всегда обманывались. Бедные ангелочки чахли и умирали, как бабочки-однодневки, несмотря на всю мою заботу о них.

При этих словах голос мадам М. сорвался:

– Они… они бы все равно умерли, если бы остались в лапах сирен. Со мной их жизнь продлевалась еще на несколько лет. Но мало… слишком мало. Я храню медальоны в память об ушедших душах. Только подвески Фебюса не хватает в моей коллекции. По моим подсчетам, мальчику было всего несколько месяцев, когда крыланы принесли его. До трех лет он жил со мной, пока стервятник не выкрал ребенка. Фебюс – самый юный из моих протеже. Может, по этой причине он прожил дольше других инъецированных? – Вуаль вампирши уставилась на меня: – Как и ты, подвергнувшись операции в самом нежном возрасте.

Откровения дамы меня ужаснули и тронули. В своих безумных стремлениях вернуть Свет мадам М. жертвовала невинными детскими жизнями, которых спасала только ради того, чтобы ставить на них опыты. С другой стороны, женщина-алхимик мучительно переживала смерть каждого. Он не могла утешиться спустя десятилетия и даже столетия. Зачем совершать такие преступления? Зачем подвергать себя такому горю?

– Аполло, Соль, Фаэтон, Гелиос, Фебюс… – читала я. – Имена всех «неудавшихся экспериментов» означают солнце, день, свет. Почему вы, бессмертная вампирша, боретесь за то, чтобы Свет вернулся в наш мир Тьмы?

– Потому что хочу, чтобы Людовик вернулся ко мне, – горько вздохнула она.

Ее признание пригвоздило меня к месту. Заш выругался. Даже Стерлинг ахнул, выйдя из своей привычной флегмы.

– Вы… вы любили его? – запинаясь и не веря, спросила я.

– Инфернальный полубог, спустившийся к нам, – вот кто Нетленный для меня, как и для других подданных Магны Вампирии. Никогда бы не подумала, что можно испытать к нему иные чувства, кроме восхищения, ужаса или ненависти. Я любила его, – призналась мадам М., подчеркнув прошедшее время. – Еще в то время, когда мы оба были смертными. Сначала тайно, после кончины его первой супруги в 1683 году. Потом открыто. В Версале меня называли «почти королева». Я – Франсуаза д’Обинье, маркиза де Ментенон[184].