Она точно помнила, что в период «неустроенных лет», когда они с Аркадием ютились в бабушкиной «хрущевке», она чувствовала себя великолепно. Это было время надежд, каких-то светлых устремлений. Она трудилась в школе, полагая, что место учительницы русского языка и литературы является чем-то временным, незначительным в ее жизни, проходящим. Наивная! Знала бы она тогда, что эти годы окажутся самыми лучшими в ее жизни! Сидя за проверкой тетрадок на своей крошечной кухне с пророщенным луком на подоконнике, она мечтала, что когда-нибудь бросит работу в школе и станет много путешествовать, а свои впечатления изливать на бумаге. Но приходил с работы Аркадий, она разогревала ему ужин, и они долго сидели на кухоньке, глядя, как гаснет за окнами очередной день. Муж был не меньшим романтиком, чем она, и любил помечтать о будущем. Правда, многое в его мечтах сводилось к деньгам и достатку, но она не упрекала его. В самом деле, а где взять средства на будущие путешествия? Они тогда мало смотрели телевизор, все больше разговаривали. И Катя чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете, когда при свете ночника разглядывала красивое лицо молодого мужа. Он засыпал раньше, поскольку ему нужно было вставать в первую смену на завод, а она могла поспать подольше, если ей не нужно было к первому уроку.
Она жила тогда полной жизнью, сама того не замечая. Днем – работа в школе, вечером – общение с мужем на кухне. По выходным – походы к друзьям или родственникам. Ее любили в школе – и педагоги, и дети, и даже их родители. Она была энергична, доброжелательна и всегда весела. У нее получалось наладить отношения даже с самыми ершистыми учениками. Один из них, острый на язык Венька, даже начал ходить в ее литературный кружок, чем немало удивил всех дворовых хулиганов, в компании которых он обычно проводил время. Она читала ребятам отрывки из произведений классиков, устраивала диспуты, но в душе понимала, что ей нужно нечто большее, чем работа в средней школе. Они с Аркадием тогда еле сводили концы с концами. Иногда денег до получки подкидывали родители, не забывая при этом слегка поддеть будущего финансиста и писательницу. Она к беззлобным насмешкам старшего поколения относилась философски, понимая, что всему свое время. Аркадий же, по натуре очень амбициозный и гордый, на дух не переносил иронию и замыкался в себе. Катя начала замечать, что муж стал менее разговорчивым и веселым и мог подолгу сидеть, уставившись в пространство. Она пыталась его растормошить. Но он только вяло отмахивался. «Жизнь – дерьмо!» – услышала она от него однажды. С тех пор она стала очень мягка и снисходительна к нему, старалась лишний раз не выводить его из равновесия. А лишить его спокойствия тогда было очень легко. Достаточно было сказать: «Аркаш, а Смирновы новую «девятку» купили. Ты слышал, как называется ее цвет? Ты не поверишь. «Мокрый асфальт»! Чего только люди не придумают!» Серебровский мгновенно становился таким же мрачным, как пресловутый мокрый асфальт. «Эта машина – дерьмо, – говорил он сквозь зубы, хотя в те далекие девяностые отечественная «девятка» была мечтой многих водителей. – Если мы приобретем машину, это уж наверняка будет иномарка. Какая-нибудь там «Тойота». Катя согласно кивала головой, понимая, что Аркаше хочется быть ничем не хуже Смирнова. Но напоминать ему о том, что дома кончилась картошка и оплата за квартиру просрочена уже на два месяца, она не решалась. Катя верила, что муж добьется успеха и его неудачи – явление временное. В самом деле, Аркадий был красив лицом и великолепно сложен. Его внешность производила настолько незаурядное впечатление, что казалось, и его судьба непременно будет не такой, как у всех. Ну не могла природа ошибиться и одарить фактурой Аполлона серую посредственность!