Двойные игры адвоката

Дубровская распрямилась. Ее порядком утомили сенсационные признания Кати, все эти ее хождения вокруг да около. Сегодняшнее заявление было не более чем каприз. Завтра она передумает и будет просить для Ушакова самой строгой меры наказания.

– Уголовное дело – это не написание романа, где сюжет зависит от вашего желания, – произнесла Лиза, чеканя слова. – «Мне надоело» – это не аргумент. Ни следователь, ни суд не отнесется к подобному заявлению серьезно.

– Ну хорошо. Если я скажу, что не считаю поступок ночного грабителя значимым для меня, это поможет мне закрыть дело?

– Вам не важно, что преступник посягал на вашу жизнь?

– Чья это жизнь – ваша или моя? Неужели я не могу решать? – проговорила Катя, но, видя, что Дубровская не понимает ее и, более того, раздражена этим внезапным заявлением, немного смягчила тон. – Не знаю, рассказали вам или нет, но я уже пыталась когда-то свести счеты с жизнью, это ли не показатель того, что она для меня безразлична? Парень просто пытался избавить меня от того, что мне самой уже было не нужно. Стоит ли его за это наказывать?

Катя храбрилась, говоря о попытке суицида как о чем-то совершенно обыденном. Она беспечно улыбалась, делая вид, что ей все нипочем. Но ее игра была совершенно очевидна для Дубровской.

– Я сожалею, но забрать свое заявление обратно вы не сможете, – сказала она холодно. – Ушаков будет привлечен к ответственности и осужден, хотите вы этого или нет.

– Неужели мое мнение ничего не значит?! – возмутилась Катя.

– Ваше мнение учтут при назначении наказания. Увы! Таков закон. Ушакова могут освободить только в случае, если он невиновен. Но вы с уверенностью говорите, что именно он напал на вас той ночью, ограбил, угрожал убийством. О каком освобождении может идти речь?

Серебровская смотрела на адвоката, пытаясь осмыслить сказанное.

– Вы хотите сказать, что мне нужно отказаться от своих показаний? – спросила она после минутной паузы.

– Я не имею права о чем-либо просить вас. Вы говорили следователю то, что считали нужным. Кроме того, вы были предупреждены, что должны говорить правду. За ложные показания у нас предусмотрена ответственность.

Быть может, в тоне Елизаветы Серебровская услышала скрытый подтекст, но она вдруг прищурила глаза и взглянула на адвоката с некоторым подозрением.

– Вы что же, считаете, что я говорила следователю неправду?

Дубровская ответила не сразу. Она немного поколебалась, но в конце концов решила, что дамочка сама напросилась к ней с визитом, и не будет большим грехом сказать ей то, что адвокат давно уже поняла.

– Вы не лгали, в этом я совершенно уверена. Но вы могли ошибаться.

– В чем же я могла ошибаться, по-вашему?

– Вы опознали Ушакова. Это и было вашей ошибкой.

– Разве его не было на месте происшествия?

– Был. Но он появился позже, уже после того, как вы лишились чувств. Вы не могли его видеть.

Катя смотрела на адвоката во все глаза и не произносила ни слова.

– Вспомните еще раз, – попросила Дубровская. – Вы можете описать того мужчину, который на вас напал?

Серебровская пожала плечами.

– Меня об этом просили, наверно, уже тысячу раз. Боюсь, мой рассказ давно стал заезженной пластинкой. Сколько бы я позже об этом ни думала, не могу вспомнить ничего нового. Темная куртка, шапочка на глаза. Большая темная масса. Вот, пожалуй, и все…

– Негусто, – вздохнула Лиза. – Под такое описание может подойти любой мужчина. Достаточно надеть на него куртку и шапку. Вы можете вспомнить что-либо конкретное: цвет глаз, например, форму носа, наличие усов, бороды, шрамов на коже? Быть может, у него отсутствовал передний зуб или были видны золотые коронки? От него своеобразно пахло? Как он говорил? Картавил, шепелявил, вставлял в речь своеобразные словечки? Это все может пригодиться.

– Я понимаю… Но я ничего не помню, – беспомощно пробормотала Катя. – Определенно могу сказать лишь, что усов и бороды у него не было, равно как и шрамов. Хотя там было так темно… Шапочка у него была надвинута прямо на глаза. И мне почему-то кажется, что глаза у него были темного цвета. Хотя сейчас я уже ни в чем не уверена. И еще…

Она прикрыла глаза, словно стараясь припомнить события той роковой ночи. Лицо ее исказилось гримасой не то боли, не то отвращения. Было понятно, что воспоминания ей неприятны.

– Стойте-ка, – бормотала она, не раскрывая глаз, вся в плену прошлого. – Он говорил так… хрипло. Ну словно у него болело горло. И от него пахло чем-то несвежим. – Она содрогнулась.

– Ну, ну, – тихонько подбадривала свою собеседницу адвокат. Ах, если бы она умела подстегивать память! Или владела приемами гипноза! В любимых Лизой детективах психотерапевт вводил пациента в состояние гипнотического транса, благодаря чему картины прошлого воскресали в памяти пациента с необычайной точностью. Но подобное искусство адвокату было недоступно.

– Все! – выдохнула клиентка (или уже пациентка?), открывая глаза. – Больше ничего не помню.

Итак, все, что они имели, помимо куртки и шапки, – это хриплый голос и несвежий запах преступника.