Двойные игры адвоката

– Конечно, все это неприятно. Но, слава богу, обошлось. Мы решили не принимать по этому поводу процессуальных решений, тем более что это досадное происшествие в больнице никак не связано с действиями Ушакова.

С этим Лиза не могла не согласиться. Ушаков в этой ситуации был чист и безгрешен. Жаль только, что Дубровская не нашла пока ничего, что могло бы свидетельствовать в его пользу. Интуиция подсказывала, что к его версии о неизвестном грабителе в черной шапочке следовало прислушаться. Но чтобы доказать состоятельность такой позиции защиты, одних только слов Ушакова и фокусов с пропажей кошелька было недостаточно.

– А что говорит экспертиза? – вспомнила вдруг Дубровская. – Обнаружены ли на ноже отпечатки пальцев Ушакова?

– К сожалению, нет. Не обнаружены, – сказал следователь. В его голосе отчетливо слышались нотки разочарования.

К сожалению?! Сердце Дубровской радостно забилось. Неужели хоть что-то начинает выпадать из мозаики, которую так ловко составил следователь в первые сутки после нападения?!

– А чужие отпечатки? Ну принадлежащие кому-то иному, не Ушакову?

Это был бы самый идеальный вариант. Чужие отпечатки пальцев на ноже, которым преступник угрожал жертве. Это стало бы революцией, поворотным моментом в судьбе подозреваемого!

Но, видимо, провидению не было угодно, чтобы защита в этом деле шла по легкому пути. Следователь только хмыкнул:

– Нет, чужих отпечатков на ноже тоже нет.

– Значит, преступник действовал в перчатках?

Насколько Дубровской было известно, такой предмет одежды среди того, что было обнаружено на Ушакове, не значился. А перчатки и черная шапочка – не так мало для того, чтобы говорить о присутствии на месте происшествия другого человека!

– Вы не так поняли, адвокат, – поспешил развеять ее иллюзии сыщик. – На ноже были обнаружены отпечатки, но они непригодны для идентификации. Проще говоря, смазаны, и эксперт затрудняется определить их принадлежность.

– А! – Дубровская постаралась скрыть свое разочарование.

Отпечатки имеются, но сказать, кому они принадлежат, невозможно. Такое случается, и не так уж редко. Ни подтвердить, ни опровергнуть виновность Ушакова это обстоятельство не может. Так себе доказательство, серединка на половинку. Но все же лучше, чем папиллярные узоры ее подопечного на орудии преступления.

– Неужели вы поверили в сказочку о бесстрашном рыцаре Ушакове? – хихикнул в трубку следователь. Должно быть, эта ситуация его чрезвычайно забавляла. – Бросьте, Елизавета Германовна! Ну вы же не первый год работаете. Вам ли не знать, что говорят люди, спасая собственную шкуру! Особенно если эти люди – рецидивисты.

– Я работаю не первый год, поэтому знаю: адвокат должен отстаивать позицию своего подзащитного, согласен он с ней или нет, – холодно ответила Лиза. Фамильярность следователя начала ее утомлять.

– Оставим формальности. Слава богу, Ушаков не присутствует при нашем разговоре. – Следователь не уловил перемены в ее настроении.

Для Дубровской это был хороший урок. Ей не стоило изначально быть слишком любезной по отношению к следователю и критически настроенной по отношению к клиенту. Безобразное поведение Ушакова вряд ли могло служить для нее оправданием. Она постаралась быстро свернуть разговор и повесить трубку, хотя сыщик был настроен поболтать еще. Видимо, у него появилось свободное время, и Дубровская не исключала, что, говоря с ней, он попутно щелкает кнопкой мыши, раскладывая на мониторе пасьянс…

Глава 9

Следующие десять дней были ветреными и хмурыми. Апрель обманул ожидания, и на смену погожим теплым денькам пришло межсезонье, с ветром и противной снежной крупой. Близнецы зачихали, закашляли, чем заставили родителей немало поволноваться. Дубровская прочно засела дома, раздавая капли и порошки, вытирая сопливые носы и измеряя температуру.

С утра в комнатах горел свет, потому что за окнами было серо и хмуро. Да и настроение складывалось под стать погоде. Прогулки на свежем воздухе были на время забыты из-за нездоровья близнецов. Дети капризничали. Они были еще слишком маленькими для того, чтобы понимать необходимость лечения, и слишком большими для того, чтобы ограничить их свободу одной лишь кроваткой. Они вяло играли на ковре, беспрестанно хныкали и просились на руки. У Лизы и самой началась сезонная хандра. Ей хотелось действия, чего-то, что выходило бы за рамки расписанного по часам дня. Она с тоской смотрела, как автомобиль мужа, мигнув на прощание сигнальными огнями, выезжает за ворота. По закону подлости именно эти дни у Мерцалова были очень загружены: встречи с партнерами, какие-то бесконечные совещания, выезды на фабрику и даже трехдневная командировка. Возвращаясь домой, он радостно поднимал малышей на руки и кружил по комнате, говоря, что очень рад всех видеть. Глядя в недовольное лицо жены, сетовал на занятость и говорил, что с удовольствием посидел бы недельку дома, «в тиши и спокойствии». У Дубровской от таких заявлений начинала дергаться бровь. Тишина действовала на нее разрушающе.