Двойной фантом

Я снова повернулся к морю: ну да, волны, чайки, буревестник… Гм, я думал, он огромный, уж точно многим крупнее чайки, а вовсе не наоборот. Как там… «Гордо реет… черной молнии подобный…»[2] А этот разве реет? Так, порхает… И не такой уж он и черный, по крайней мере, снизу. Горе-писатель буревестника вообще видел живьем?

— Пѝнгвина только не хватает, — пробормотал я себе под нос.

— Какого еще пѝнгвина? — пришел черед Милане меня недопонять.

— Жирного. Или глупого, не помню.

— Шутишь? Откуда в Крыму пингвины?

— Обязательно нужен, хотя бы один, — кисло хмыкнул я. — Кто-то должен прятать тело в утесах, раз приближается буря, — махнул я рукой в сторону скал.

— Ты тоже чувствуешь? — спросила Воронцова.

— Что чувствую?

— Что близится буря?

— Так видно же, — небрежно показал я на море.

— Это так, легкое волнение, — поморщилась девушка. — Да я и не о погоде.

— А о чем?

— Что-то грядет… Что-то совсем нехорошее. Провидица из меня так себе, но сегодня работала с Корниловым — как раз над предчувствиями. И меня вдруг буквально накрыло тьмой, — таких панических ноток в голосе Миланы мне еще, пожалуй, слышать не доводилось.

— Нет, я чисто о погоде, — поспешил заверить я. — И еще, наверное, о поэзии. У нас стихи такие есть… Вернее, не совсем стихи, они без рифмы. Но как раз о буревестнике… и прочих птичках. Там смысл: пусть сильнее грянет буря! — продекламировал я.

— Допросишься… — скривилась Воронцова.

— А никогда не хотелось сказать: а гори оно все синим пламенем?! — неожиданно для самого себя разошелся я. — Чтобы весь мир — в труху?

— Ну уж нет, — покачала головой Милана. — Какой ни есть, это мой мир. И я им дорожу, — в словах ее мне послышался упрек.

«Отнюдь не послышался!» — менторским тоном заметил Фу.

— Я к Светке заглянул, — словно бы в собственное оправдание проговорил я.

— А, тогда понятно…

Мы замолчали.

Свистел ветер, плескались волны, где-то вдали громыхнуло. Гроза? Зимой? Хотя в Крыму, наверное, бывает… Так, глядишь, и до пробоя дело дойдет — может, кстати, это его и предощутила у Корнилова Воронцова?

«Нет, сударь, пробоя не будет, — уверенно заявил Фу. — Не сегодня».

Ну, нет так нет. Я против, что ли?

Снова прогрохотало — уже будто бы ближе, но молнии я не видел. Чайки вдруг почему-то бросились врассыпную, и только пресловутый буревестник, как ему и положено, невозмутимо продолжил кружить над морем, радостным криком приветствуя разгул стихии.

Глава 12

в которой я продавливаю паркет

В тот день сразу же после ужина я отправился спать — ничем другим заниматься никакого настроения у меня не было. Допускал при этом, что так рано сон не придет и я бесцельно проворочаюсь час, а то и все два или три, терзаемый невеселыми думами. Но, вопреки опасениям, отрубился я почти сразу и продрых до самого утра — должно быть, сказалась предыдущая разгульная ночь.

Проснулся в половине шестого, за полчаса до официального времени побудки — отдохнувшим, и в на удивление неплохом расположении духа. Вчерашние гнетущие проблемы не то чтобы вовсе перестали теперь казаться мне таковыми, но острота их восприятия как-то притупилась. Плачевное состояние Светки? Ну да, это более чем печально, но однажды мы с ней через такое уже прошли — и беду преодолели. Даст Ключ, справимся и теперь. Слежка за курсантами со стороны администрации Школы? А что я хотел, чтобы нас бросили вариться в собственном соку? Да и далеко не факт, что за нами наблюдают и в комнатах. Нет тому пока никаких убедительных свидетельств. А в залах и коридорах — так на то они и общественное пространство!

Что там еще меня вчера тяготило? Невнятные пророчества Воронцовой насчет грядущей бури? Ха! Как говорится, глупый пѝнгвин робко прячет — умный смело достает! А что и где каким гагарам недоступно — это их гагарьи трудности!

Да уж, не зря говорят: утро вечера мудренее!

* * *

Согласно расписанию, моим напарником по сегодняшнему учебному занятию был Кирилл. С завтраком «Заикин» разделался первым, и, пока я допивал чай, пришлось ему подождать меня у выхода из столовой.

Когда я наконец присоединился к старому приятелю, тот задумчиво смотрел вслед удалявшимся по коридору Мартынову и Цой — похоже, нынче этим двоим снова предстояло работать в паре.

— Бедный парень… — пробормотал, качая головой, Кирилл.

— Ага, — на автомате кивнул я. — Стоп! — опомнился тут же. — А тебе-то он что бедный?

— Что значит, мне? — не понял «Заикин».

— Ну, я немного знаком с этой девицей, — покосился я на хабаровчанку. — А ты про что?