Двоевластие

Измайлов, напрягая голос, продолжал: – «Они не должны прежде вставать, пока князь Радзивилл не подаст им знака сесть на лошадей и последовать в поход».

– Довольно! Брось! Не согласны! Боярин, веди нас на ляхов!

– «Пятое! – кричал Измайлов. – Артиллерия, порох и все военные снаряды должны быть сданы без всякого исключения комиссарам. Шестое! Окопы и все укрепл…»

Но тут крики совершенно заглушили голос Измайлова, и он свернул бумагу. Шеин выступил вперед; его лицо озарилось улыбкой. Он кланялся и махал рукою, пока шум не утих.

– Так! – сказал он. – Так же и мы решили. Лучше смерть, чем поношение. У нас еще есть сила умереть!

– Умрем лучше! – пылко крикнул князь Теряев.

– Ну! – продолжал Шеин. – Так и с Богом! Нынче в ночь приготовьтесь, братья, и я вас поведу на смерть! Или пробьемся, или умрем!

– Так, так! Слава тебе, боярин! – закричали кругом.

– Идите же по местам, и начнем дело делать с Богом.

Сердца всех вспыхнули прежним огнем. Оскорбление, нанесенное кичливым врагом, было слишком сильно.

– Други! – обратился князь Теряев к своим ратникам. – Нынче в ночь мы умирать должны, но не сдаваться ляхам! Обидели они нас кровно, и мы им то помянем!

Шеин решил пробиться на юго – восток и, обойдя королевский стан через Вязьму и Гжатск, пройти к Москве. Собрав все силы, он выступил ночью и внезапно напал на ничего не ожидавших поляков.

Завязался бой. Поляки растерялись было, но быстро оправились. Со всех сторон к Воробьевой горе потекло подкрепление, и скоро пред русскими стала несметная сила. Продолжать борьбу было безумием. Шеин приказал отступить и снова укрылся за окопами. Страшные потери не привели ни к каким результатам. Напротив, спустя какой‑нибудь час явился от короля парламентер, который заявил, что теперь король уже ничего из своих требований не уступит.

Мрачное отчаяние овладело всеми.

– Умирать надо было! – твердил с яростью князь Теряев, совершенно забыв о своем горе.

Было еще раннее утро, когда его вдруг потребовали к Шеину. Князь спешно пришел. Боярин, опустив голову, задумчиво сидел у стола и даже не слыхал прихода князя.

Теряев молча остановился у дверей.

– Боже! Ты меня видишь! – с тяжким вздохом произнес боярин и поднял голову. – А! Пришел, князь? – сказал он, увидя Теряева, и, встав, подошел к нему. – Сказывал мне князь Семен Васильевич, что ты на Москву просишься, – заговорил он, ласково кладя на плечо князя руку.

– Ежели милость твоя… – начал Теряев.

– Что милость! – перебил его Шеин. – Теперь тебя на службу зову. Коли не прошла охота твоя, иди!.. – Князь благодарно схватил руку Шеина.

– Иди!.. – повторил последний. – Только ведаешь ли ты, как это трудно? Нас кругом кольцом окружили… зайца не выпустят…

– Бог поможет, а тут невмоготу мне! И свое горе, и обиды видеть тяжкие.

– Ну, ну! Коли проберешься в Москву, иди к царю. Скажи, что видел. Проси помощи! Невмоготу держаться более. – Шеин помолчал, а потом вдруг сжал плечо князя и тихо заговорил: – Повидай патриарха и царя да скажи им еще, что я верный раб царю, что не ковы ковал я на родину, а готовил ей венец славы, и гордость моя стала на погибель мне. Пусть ко мне, а не к супротивникам моим царь обратит сердце свое!

Князь молча поклонился.

– А теперь прощай! Млад ты, и жена у тебя молодая, а я, может, на гибель тебя шлю, но – видит Бог – я не нудил тебя. Скажи отцу своему, что шлю ему поклон до пояса. Помоги тебе Господь!

Шеин обнял князя и крепко поцеловал его. Князь почувствовал на своей щеке горячую слезу, и его сердце сжалось жалостью к боярину. Тяжко отвечать пред Богом и царем за напрасно пролитую кровь!..

XV На Москву

Князь Теряев, вернувшись к себе, сиял от счастья.

– Чего такой радостный? – спросил его Эхе.

– Воевода в Москву меня послал! – ответил князь. – Как стемнеет, так и пойду.

– На Москву? – Эхе даже взмахнул руками. – Да это на смерть верную идти! Поляки теперь мыши не пропустят.

Князь усмехнулся.

– Ежели суждено мне на Москву быть, то буду!

– Я не отпущу тебя одного, – пылко сказал Эхе, – я с тобою! Ведь я дядька твой… должен!..

– Да и Каролину повидаешь, – весело прибавил князь.

Эхе вспыхнул, но не удержался от улыбки.

Как ни тайно делал свои приготовления князь, но скоро и его отряд, и все ближние узнали о его безумном намерении. В землянку ввалился Мирон.

– Князь, я без тебя тут не останусь, – твердо сказал он, – я только к тебе пришел. Возьми меня с собою!

Князь кивнул ему головою.

– Я думал тебя взять. Ты для меня самый нужный! Ты мне должен этого Ахлопьева найти, а затем в нашей вотчине схоронить.

Мирон сразу повеселел.

– Не уйдет! – ответил он. – Проклятый и мне солон. А что до меня, так я тебе, князь, и в дороге пригожуся; я сюда‑то шел – словно уж полз. Всякую тропку запомнил.

– Ну, еще того лучше!

Все обнаружили трогательное участие к князю.

«Помоги тебе Бог!» – говорили одни, другие несли к нему черствые сухари, свое последнее пропитание. Князь Прозоровский сам приехал к Теряеву и, сняв тельный крест, повесил на него.

– Мы с твоим отцом хлеб – соль делили, – сказал он, – а тебя я как сына любил!