Дверь в лето

— Да, не собирались. Она не хотела, чтобы ее разбудили имение сегодня: она вообще не велела себя будить, пока не появитесь вы. — Он улыбнулся. — Должно быть, у вас золотое сердце. По виду не скажешь.

— Спасибо, доктор, — выдохнул я.

— Подождите в вестибюле или пойдите погуляйте. Через пару часов мы позовем вас.

Я вышел в вестибюль, взял Пита и мы пошли погулять. Я купил для него новый саквояж, но он не нравился Питу — запах, что ли, был не этот, что у старого, Наверное, поэтому прошлую ночь он проспал на подоконнике.

Мы зашли в “воистину чудесное местечко”, но мне ничего в рот лезло. Пит съел мою яичницу и я обтер желток с его морды. В одиннадцать тридцать я вернулся в санктуарий. Наконец меня позвали к Рикки.

Я видел только ее лицо; остальное было закрыто одеялом. Это была моя Рикки, но уже зрелая женщина. Она была словно спящий ангел.

— Она под гипнозом, — тихо сказал доктор Рамси. — Становитесь сюда и я разбужу ее. А вот кота лучше бы убрать отсюда.

— Ни в коем случае, доктор.

Он пожал плечами, повернулся к Рикки и сказал:

— Просыпайтесь, Фридерика. Просыпайтесь. Вы должны проснуться.

Веки задрожали, и она открыла глаза. Она посмотрела по сторонам, увидела нас и сонно улыбнулась.

— Дэнни… и Пит…

Она протянула к нам руки — на левом большом пальце было мое кольцо.

Пит мяукнул, прыгнул ей на плечи и они, в восторге от встречи, забыли обо всем.

Доктор Рамси хотел оставить Рикки в палате до завтра, но она воспротивилась. Я подогнал джампер прямо к дверям санктуария и мы понеслись в Браули. Бабушка Рикки умерла в 1980 году, других родных не было, но остались кое-какие вещи — в основном, книги. Я распорядился отправить их в “Аладдин” на имя Джона Саттона. Перемены в облике родного города настолько поразили Рикки, что она ни на миг не выпускала мою руку. Она не страдала приступами ностальгии, просто хотела уехать из Браули как можно скорее.

Джампером мы добрались до Юмы. Аккуратно, как никогда, я вывел в книге записей гражданских актов окружного суда свое полное имя: “Дэниэл Бун Дэвис”, чтобы все видели — Д. Б. Дэвис подписал важнейший документ в своей жизни. Несколько минут спустя я держал Рикки за руку и повторял:

— “Я, Дэниэл, беру тебя, Фридерика… до той поры, пока смерть не разлучит нас”.

Моим шафером был Пит. А свидетелей мы навербовали прямо в окружном суде.

Из Юмы мы направились на ранчо близ Таксона, сняли там домик на отшибе и объявили слуге, одному из “Работяг”, что не желаем никого видеть. Пит выиграл титаническую битву с тамошним кошачьим королем и нам пришлось держать его при себе. Если не считать этого, никаких неприятностей не было. Итак — у меня была Рикки, а она получила мужа, нареченного ей еще в детстве.

Больше рассказывать почти не о чем. Рикки оказалась самьм крупным держателем акций “Горничных” и я воспользовался этим, чтобы переместить Макби на должность “Заслуженного Инженера-Исследователя”, а Чака — на пост главного инженера. Джон заправляет “Аладдином”, но вскоре собирается на покой.

Он выпустил привилегированный пакет акций и не стал распродавать его, таким образом мы с Саттонами можем контролировать корпорацию, не вникая в детали. И в “Горничных” и в “Аладдине” я отказался от места в правлении — они развиваются сами по себе и жестоко конкурируют. Пусть себе — не напрасно же Дарвин придумал борьбу за выживание.

А у меня теперь есть “Исследовательская Компания Дэвиса” — чертежное ателье, маленькая мастерская и старый механик. Он считает меня психом, но чудесным образом воплощает мои чертежи в металл и пластик. Когда у нас получается что-либо путное, я продаю лицензию — и дело с концом.

Еще я вожусь с записями об открытии Твишелла. Я написал ему, сообщил, что опыт удался, что я вернулся с помощью анабиоза… и нижайше просил прощения за свой розыгрыш. Я спрашивал, не желает ли он прочитать рукопись. Он не ответил; наверное, все еще злится на меня.

Но я все-таки пишу эту книгу, а когда закончу — разошлю во все библиотеки, даже если придется отпечатать ее на свои деньги. Я в долгу перед ним. Более того: именно ему я обязан Рикки. И Питом. Книгу я назову “Невоспетый гений”.

Дженни и Джон, по-моему, совсем не состарились. Этим они обязаны успехам гериатрии,[37] свежему воздуху, солнцу, гимнастике и неизбывному оптимизму. Дженни еще больше похорошела в свои… ого, шестьдесят три! А Джон до сих пор думает, что я “просто предвидел” все это и не желает верить очевидному. Что с ним поделаешь? Я попытался объяснить все это Рикки еще во время нашего медового месяца. Я рассказал о лаборатории близ Боулдера, о том, что был с нею в скаутском лагере и одновременно лежал, накачанный наркотиком в долине Сан-Фернандо.

Она посмотрела на меня, словно я с ума сошел. Тогда я сказал: