Дверь в лето

— Что! — и взорвать экспортный рынок? Кроме того, если бы ты начали продавать их по бросовым ценам за границей, на нас бы все окрысились — Япония, Франция, Германия, Великая Азия, словом — все. Представляешь, что бы случилось? Началась бы война! — Он перевел дух и вернулся к отеческим интонациям. — Сходил бы ты в библиотеку, взял пару книжек. А то ты ничего не знаешь и у тебя неверные представления о вещах.

Я заткнулся. Я не стал говорить ему ни о том, что все свободное время проводил в библиотеках, ни о том, что был инженером — это было бы все равно, что прийти к Дюпону и заявить: “Сир, я — алхимик. Вам не нужен специалист моего профиля?”

И все-таки, однажды я вернулся к этому вопросу. Я заметил, что лишь немногие из этих автомобилей были вообще способны ездить. Сработаны они были неряшливо, не хватало основных приборов или кондиционеров. Однажды я заметил, что зубья дробилки сминают пустой, без мотора, капот и сказал об этом начальнику смены.

— Великий Юпитер, — ответил он, — неужто ты, сынок, думаешь, что кто-то будет возиться с этими машинами. Они были обречены на слом задолго до того, как сошли с конвейера.

Я снова заткнулся, теперь уже надолго. В технике я разбирался хорошо, а вот экономика всегда была для меня материей мистической.

Зато у меня была куча времени для размышлений. Моя работа была совсем не тем, что я привык называть этим словом — все делал Фрэнк в различных своих воплощениях. Фрэнк и его братья обслуживали дробилку, двигали автомобили, взвешивали и убирали лом, вели счет, мне же оставалось стоять на небольшой платформе (сидеть мне не дозволялось), держа руку на переключателе, который останавливал все и вся, если что-нибудь шло наперекосяк. Ничего такого ни разу не случалось, и я вскоре сообразил, что лишь дублирую одну из цепей — она тоже могла остановить всю работу и вызвать ремонтников.

Ну, ладно, в конце концов, эта работа приносила мне двадцать один доллар в день, доставляла мне хлеб насущный. Лиха беда начало.

После вычетов на социальное страхование, в профсоюз, подоходного налога, оборонного налога, в больничную кассу и фонд взаимной помощи мне оставалось долларов шестнадцать. Мистер Доути явно перехватил, говоря, что обед стоит десять долларов; этих денег хватало на три приличных обеда, если, конечно, вам не приспичит откушать настоящего мяса. Что до меня, то я вовсе не считал, будто выращенный в колбе бифштекс хуже гулявшего по пастбищу. Насчет настоящего мяса поговаривали, что оно радиоактивно, так что я был вполне счастлив, потребляя суррогат.

С жильем дело обстояло похуже. Шестинедельная Война обошла Лос-Анджелес стороной и в него хлынула чертова куча беженцев (фактически, я тоже был одним из них, хотя в те времена се таковым не считал) и никто из них, похоже, так и не вернулся к родным пенатам, даже те, кто поначалу собирались. Когда я заснул, населения в городе, мягко выражаясь, хватало, а уж теперь он был набит, словно дамская сумочка. Может быть, не стоило избавляться от смога — в 60-е годы не было лучшего средства, чтобы выкурить людей из больших городов.

А сейчас бежать стало не от чего.

В тот день, когда я вышел из санктуария, у меня в мозгу сформировался список основных дел: я должен был (1) найти работу, (2) найти жилье, (3) обновить свои знания по специальности, (4) найти Рикки, (5) снова стать инженером, если это не выше человеческих сил, (6) найти Белл и Майлза и решить, как с ними расправиться, не попадая при этом в тюрьму, и (7) — прочие дела, помельче: отыскать исходный патент на Работягу и проверить, действительно ли в его основу лег Умница Фрэнк (не то, чтобы это было самым главным, просто для примера); разузнать историю “Горничных, Инкорпорейтид”, и т. д.

Я выстроил все свои дела по пунктам вовсе не потому, что собрался жестко придерживаться очередности, просто давным-давно, еще будучи инженером-первогодком, я понял, насколько это удобно. Естественно, исполнение одного пункта не мешало одновременно исполнять другой. К примеру, я надеялся отыскать Рикки, а может быть Белл и K°, и в то же время превзойти современную инженерию. Но есть вещи более важные и менее важные: сперва следовало найти работу, а уж потом охотиться, ибо доллары и в 2000 году оставались ключом ко всем дверям… и это особенно ясно, когда их мало.

Когда в шести местах мне отказали, я счел за благо убраться в район Сан-Бернардино и попытать счастья там, благо хода туда было десять минут. Мне надо было где-то переночевать, чтобы утром встать как можно раньше и быть первым в очереди на бирже труда. Я записал свое имя в список ожидающих и пошел в парк. Что еще я мог сделать? Почти до полуночи я прогуливался по парк чтобы согреться, а потом сдался — зимы в Большом Лос-Анджелесе субтропические, именно “суб.” Я приютился на станции Уилширской дороги… и часа в два ночи меня замели вместе с прочими бродягами.

Тюрьмы изменились в лучшую сторону. Там было тепло и таранов, похоже, всех повывели.

Вскоре всех нас вызвали из камеры. Судья оказался молодым парнем; он даже глаз не поднял от газеты, объявляя: