Двенадцать несогласных

Ближе к ночи рядом с ними на лавку присел какой-то турок. Его тоже не пустили в Россию: он летел к любимой девушке, с которой познакомился на турецком курорте, но вместо туристической визы случайно сделал рабочую. И его не пустили. У него был целый мешок еды. Он отдал еду Илье и Наташе, смотрел, как они ели, слушал, почему им нельзя в страну, и не понимал.

Спать Наташа и Илья легли в транзитном зале на лавочках. Было холодно. Было холодно и жестко. Под утро они совсем замерзли.

К ним подошел офицер, сказал, что Илья свободен, а Наташа задержана и будет насильно депортирована из страны, как только прилетит кишиневский самолет. На всякий случай Наташа и Илья связались брючным ремнем и привязали себя брючным ремнем к лавке. За это пограничники запретили им сдвигать лавки, и лежать стало невозможно.

Они коротали время за игрой в слова. Из длинного слова в течение пяти минут следовало составить как можно больше маленьких слов. Наташа всегда выигрывала. Когда на кону было слово «политиканство», Илья и Наташа оба первым делом сложили из его букв слово «тоска».

Прошел второй день. К ним приставили охрану. Пограничников, мужчину и женщину. Речи о том, что Наташу арестуют, больше не шло. Связываться ремнем больше не имело смысла. Женщина-пограничник провожала Наташу до туалета. Мужчина-пограничник провожал до туалета Илью. В туалете в кабинке Илья потихоньку курил. В курилку его не пускали. Как-то раз, сидя в кабинке с сигаретой, Илья услышал, как в соседнюю кабинку заходят мужчина и женщина. Женщина смеялась, а мужчина с кавказским акцентом говорил женщине, что не обидит ее и обязательно даст ей сто долларов, если она сделает ему минет. Илья вышел из своей кабинки и увидел этих двоих: мужчина, видимо, был пассажиром с какого-то южного рейса, женщина была одной из тех мрачных пограничниц, которые сидят в будках паспортного контроля, никогда не здороваются и не улыбаются.

Когда Илья вернулся, Наташа пожаловалась, что у нее болят почки. У нее больные почки. Илья вызвал врача. Врач осмотрел Наташу и сказал:

– Вам действительно нужно как следует есть и пить. И вам нельзя на холоде. Но что я могу? Я могу только попросить, чтобы вас покормили.

Тем временем в Киев с мешками еды и воды вылетали друзья-журналисты, чтобы прилететь в Киев, вернуться и передать в транзитном зале аэропорта Илье и Наташе еду и воду.

Пошел третий день. Спать было невозможно. Очень трудно спать, когда холодно, сидя на жестких стульях. К середине третьего дня у Ильи началось что-то вроде зрительных галлюцинаций. Он стал вдруг видеть свои ресницы. Ресницы распухали и лопались.

У Наташи болели почки. Уже очень сильно. И еще Наташа сказала, что через два дня в России президентские выборы.

– Если мы досидим до выборов, – сказала Наташа, – это будет выглядеть так, как будто мы поженились и сидим тут в знак протеста против выборов.

И Илья сказал:

– Улетаем.

Он позвал дежурного офицера. Ему разрешили пойти купить билет в Кишинев. И прошло три полных дня в аэропорту, когда они сели на кишиневский самолет.

Позади них в самолете сидел человек настолько неброской внешности, что это бросалось в глаза – агент ФСБ. К ним подошла стюардесса и заговорила с Наташей по-молдавски:

– Мы болели за вас. Мы спорили, сколько вы дней продержитесь. Мы гордимся вами. Если что-то нужно, зовите меня всегда.

Через час после взлета к пассажирам обратился капитан корабля. Он сказал:

– Мы покинули пределы России!

Он не сказал больше ничего. Но его интонация значила: «Мы в свободном мире!»

Глава 10 Виктор Шендерович: человек, который смеется и размахивает руками оттого, что ему грустно

В семь лет Валентина выучила наизусть афишу. В афише было написано: «Виктор Шендерович. В деревне Гадюкино дожди». И это была первая папина книга. Афиша сообщала о презентации книги в Театре эстрады. Книга была смешная. Театр эстрады смеялся. Люди, одетые во все лучшее, но все равно плохо, смеялись над несуразностью собственной жизни, когда Валентинин папа стоял на сцене и читал отрывки из своей книги. Семилетняя Валентина, кареглазая девочка с копной густых и черных волос, удивительно густых и черных даже для еврейского ребенка, выучила не только название книги и не только название театра, но и все то, что было написано в афише мелкими буквами: номер типографского заказа, тираж, печать офсетная… Девочке очень нравилось то, что папа писатель, и то, что он веселый театральный человек. И может взять ее за руки, показать ей три раза, как выписывать по паркету смешные кренделя ногами, а потом станцевать с ней, несмотря на то, что она путает шаги. Девочка была уверена, что у нее совершенно особенный папа и все остальные папы не такие.