Две зари

Тянуть время было больше нечего, и Лют велел приготовить погребение. На день отложили ради бояр горинецких: Унерад просил уведомить его о похоронах, чтобы он мог приехать. Между Веленежем и Горинцом в эту пору поддерживалось оживленное сообщение: каждые день-два отрок скакал в ту или в другую сторону, сообщая новости – или хотя бы то, что новостей пока нет. Оба посадника в это непростое время хотели точно знать, что в округе спокойно.

Унерад приехал назавтра после осмотра тела – и не один, а с женой и тестем, Воюном, и еще кое с кем из укромичей. Этот день принес Малуше первый проблеск света. Она очень обрадовалась Обещане, сама того толком не осознавая: та была олицетворением не только их былой дружбы, но и княгининого киевского двора, где они узнали друг друга. При виде этого лица из прежней жизни перед внутренним взором ожили и другие – старуха Векоша, старшая ключница Беляница, тиун Богдалец, сотский Благомысл, Эльгины домашние служанки, отроки… Святослав… Малуша плакала, и Обещана плакала, сама не зная почему – не то от прежней тоски, не то от нынешнего счастья.

Городок Веленеж давно стоял на оживленном пути: Моравская дорога существовала уже лет полтораста, и еще Свенельд, обходя по дань землю Деревскую, останавливался здесь. Благодаря этим остановкам он и сблизился с Перемилом настолько, что даже условился женить Люта на его дочери. Теперь казалось, что Свенельдов век миновал сто лет назад – так много с тех пор переменилось. Перемилу часто приходилось принимать многочисленные дружины купцов и сборщиков дани, и для них он выстроил два обширных гостевых дома. Но никогда, наверное, здесь не было столько народу сразу – исключая зиму Древлянской войны, когда в Веленеже какое-то время стояло войско с юным Святославом во главе. Оба гостевых дома были забиты дружинами Люта, Олега Предславича и Етона. Унерад привел с собой всего пять человек, и их поместили в избу Новины, Перемилова второго стрыйного брата. Он уже ро́здал замуж дочерей, и у него было свободное место в избе.

Вечер мужчины проводили в большом гостевом доме, где жил Лют, а Обещана увела Малушу к себе. Долго они сидели вместе, рассказывая друг другу обо всем, что произошло с ними обеими после отъезда Обещаны из Киева. Впервые Малуша откровенно поведала кому-то про обоих своих женихов – Торлейва и Святослава. Обещана слушала, держа ее за руку и как будто забирая при этом половину Малушиного горя.

– Вот так вот… и завела меня нить в болото глухое, – закончила Малуша грустную свою повесть. – Ни женихов мне больше не дождаться, ни отца родного. Так и буду с дедом во Вручем сидеть, пока сама с тоски в березу не обращусь.

– Я уж было думала, как бы тебе помочь, – Обещана мельком вспомнила Етона, как он приезжал к ней, когда привез Адальберта. – Ты ведь не знаешь – Етон со мной говорил о тебе.

– Етон? – Малуша широко раскрыла глаза.

Все эти два дня с того взгляда, которым они обменялись над телом Володислава, ей казалось, будто Етон хочет что-то ей сказать. Поначалу он показался ей страх как некрасив: рослый, с длинными конечностями, с грубыми чертами продолговатого лица и маленьким белым шрамом на щеке, он очень сильно отличался от Святослава и видом, и повадками, и ей не верилось, что это тоже князь. Удивительную повесть о его гибели от руки Святослава и возрождении на третий день она хорошо знала еще по Киеву. И теперь в памяти всплыло то, что заслонили более поздние и яркие события: ведь еще год назад Етон сватался к ней через Олега Предславича. Путем этого брака, как ей уже во Вручем объяснил дед, они с Володиславом хотели вызволить из неволи хотя бы ее. Етон тоже был из числа женихов, кому закрыли к ней дорогу суровые киевские владыки – Святослав и его мать. Чтобы избежать этого сватовства, Эльга и привязала ей ключ. Но Малуша не винила Етона. Мысль о том давнем сватовстве вновь начала ее смутно волновать. Со Святославом Етон, ясен день, не шел ни в какое сравнение. Только и хорошо, что молод: лет двадцати. Но он был здесь, а не где-то за много-много днищ. Он думал о ней – об этом ей говорил каждый его случайный взгляд. И… никого из киевских князей, способных ему помешать, сейчас не было рядом. От этой мысли накатывало тревожное воодушевление.

– Расспрашивал меня, как тебе поживается у Ольги, не думает ли она тебя замуж отдать… – стала вспоминать Обещана. – Хороша ли ты собой? Да просил, если кто от нас в Киев поедет, вызнать о тебе хорошенько и поклон от него передать, – она с намеком улыбнулась, будто собиралась кого-то сватать. – Я бы передала, землей-матерью клянусь, да не ездил от нас с тех пор никто в Киев. Вуефастич с бискупом не до Киева, а досюда только доехал, здесь его Перемилу на руки сдал – так уж рад был, что может сразу и домой воротиться. Да, а Етон тогда уж меня просил – дескать, не порадею ли я о подруге своей. Тебе то есть. Я говорю, чем же я могу порадеть… А потом уж, как он уехал, я и подумала кое про что. Теперь вижу, не зря подумала.

– Про что? – Малуша взглянула на нее с бьющимся сердцем.