Две зари

Показалось вдруг, что подруга знает способ как-то свести ее с Етоном… Малуша сама удивилась этой мысли. Она еще не знала, хочется ли ей этого – уж очень Етон был непохож на того, кто и сейчас, спустя все эти дни, рисовался в ее мыслях живым земным солнцем. Но Святослав казался далек, как солнце в полночь – ни взором, ни мыслью не достать. А Етон ведь тоже князь… И теперь, когда она, Малуша, уже вольная дева, что мешает ей порадеть о себе… кроме дедовой клятвы Эльге?

– Я вот что надумала, – Обещана придвинулась к ней ближе и зашептала, чтобы не слышали хозяева избы. – Расскажу тебе кое-что, только ты смотри, молчи, никому не передавай.

Малуша охотно закивала.

– Есть у нас в Укроме некое диво тайное. Веретено самой Зари-Зареницы, из чистого золота сделанное. Сказывают, будто у пращура нашего, Брегамира, от кого мы все, укромичи, свой род ведем, младший сын был, Зорник, и в жены себе добыл Зарю-Зареницу, а в приданом у нее было веретено золотое. С тех пор оно у нас на Горе хранится, и если на нем нить заговоренную спрясть, то можно что хочешь сделать – хворобу прогнать или счастьем человека наделить. Новую судьбу можно спрясть – кому хуже, а кому лучше прежней.

– Ты видела его? – Малуша смотрела на нее во все глаза.

Орудие самой богини – не в преданиях, а наяву! Одно из тех золотых небесных сокровищ, о которых столько есть сказаний!

– Видела, – прошептала Обещана, значительно расширив глаза. – И в руках держала. Моя вуйка, Медвяна, жена знающая, большую силу имеет. Она Вуефастичу спряла нить, соткала науз, чтобы он жив остался и меня не погубил. И вот как нас тот науз крепко связал! Я вот и думала тайком: а что, если бы тебе новую судьбу спрясть? Теперь вижу – так и сделать бы. Уж больно у тебя старая судьба недобрая. Отец вот погиб, мать за тридевять земель, с женихами не ладится – уплывают прямо из рук…

– И можно как-то… до веретена этого добраться? – Малуша сжала руки перед собой, глубоко дыша от волнения. – Где оно?

Да, именно это ей и было нужно! Новая судьба! Из рук самой Зари-Зареницы, покровительницы юных. Именно сейчас, когда прежняя жизнь окончилась, а в новой она не видела никаких путей вперед – золотое веретено Зари, той, что выводила на дневной путь коней самого Солнца, только и могло ей помочь.

– Оно в Укроме у нас, в святилище, на Горе. Там в обчине, где Макошин очаг, перед ним тайник подземный, а в нем веретено. Если бы только деда твоего упросить, чтобы отпустил тебя со мной хоть на три денька, я бы свозила тебя туда… Вот сейчас, после похорон. А то потом увезут тебя назад во Вручий, бог весть когда и увидимся потом…

Малуша хотела было ответить, но в этот миг скрипнула дверь и в избу скользнула тень. Обе подруги вздрогнули: легкие движения, неслышная поступь наводили на мысль о лесном звере. Сделав шаг к ним, неразличимая тень вдруг обернулась человеком. Но у обеих осталось смутное чувство, будто они видели оборотня. Или гостя из Нави, что принял человеческий облик прямо у них на глазах.

– Вечер добрый! – Етон плеснецкий издалека поклонился хозяевам, сидевшим у печи, и кивнул на Малушу с Обещаной, давая знать, что пришел к ним и встречать его по обычаю не нужно. – Я к вам, девы красные. Дозволите присесть?

Малуша первой рассмеялась беспокойным смехом, пряча за ним свое удивление, Обещана за ней.

– Вот где я вас сыскал! – Етон улыбнулся и сел на скамью, рядом с Обещаной, но повернулся так, чтобы видеть обеих сразу. – Простите, что беседу вашу нарушил. Да есть у меня вести для тебя… Володиславна.

– Вести? – Малуша беспокойно пошевелилась.

Однако это ее не удивило: она уже какое-то время ждала, что Етон заговорит с нею.

– Весть дурная, не взыщи. Слышал я сейчас в гостевой избе кое-что, – Етон слегка кивнул на дверь, намекая на собрание мужчин.

– Да какая же еще дурная весть? – Малуша почти рассердилась. – Уж все, мнится, дурные вести пришли ко мне! Уж некуда класть!

– Еще не все. Слышал я разговор, – Етон подался к ней так близко, что мог шептать почти в ухо, но так, что и Обещана слышала каждое его слово. – Лют Свенельдич сказал, будто хочет, как погребен будет отец твой, увезти тебя в Киев обратно.

Малуша невольно ахнула, вздрогнула, схватилась за Обещану – не то желая удержаться, когда будут тащить, не то собираясь бежать. Лишь этим вечером вид подруги вызвал у нее слезы, напомнив про киевский двор, но внезапная возможность вернуться туда вызвала не радость, а страх. За эту осень она успела привыкнуть к мысли, что теперь будет жить в родной семье и по своей воле. И вот ее опять тянут в челядь! Она выросла, будучи по сути пленницей, но та старая шкура была сброшена и не приставала назад – при мысли о возвращении к прежнему Малуша испытала такое же возмущение, как любая дева славного рода, впервые попавшая в неволю. Как Обещана, впервые привезенная Стенаром в Горинец.

– Я не поеду! – возмущенно зашептала она, даже не спросив, зачем Люту это понадобилось. Слишком привыкла она к тому, что ее судьбу решают сильные, не спрашивая и почти никогда ничего не объясняя. – Мой дед меня не отдаст!