Две зари

– Есть вести, – Олег Предславич по-прежнему держал руку на ее плече. – Не знаю, как сказать-то тебе… Не повидаться тебе с отцом, не порадоваться ему твоей воле. Думал я, будем все вместе жить теперь, да вот… не поглянулось богу.

* * *

Куда подевалась ее едва обретенная радость? Обманул шепот лешего. Не счастливая весть поджидала Малушу дома, а самая горькая. Не увидеть ей больше отца своего, Володислава, князя деревского. Он убит – на Моравской дороге, в схватке с дружиной Люта Свенельдича. Вот теперь она по-настоящему стала сиротой, которой было себя считала до прошлого лета.

Олег Предславич был потрясен не меньше внучки. И не только самой гибелью Володислава, но и ее причиной. Не Лют ведь искал Володислава в деревских лесах – тот сам вышел к нему на дорогу. И для чего? Чтобы забрать Горяну, не дать ей уехать в немецкие страны.

– Но зачем? – Олег Предславич, при всей его доброте, был возмущен этим замыслом – и от кого, от зятя! – Она же ему свояченица, зачем умыкать ее? Зачем своей родне зло творить?

– Володислав… хотел, чтобы за Етона она вышла, – отвечал Коловей, свесив голову и глядя на свои сцепленные руки. – Чтобы тебе с ним родичами быть и с Киевом вместе бороться.

– А меня он спросить не хотел? – Гнев даже поуменьшил в душе Олега скорбь по зятю. – Мою дочь умыкать, без моего ведома какому-то мужу отдавать? Етону? Чтобы с Киевом меня насмерть рассорить? Какое его право? Так он мне за доброту отплатил? Я его приютил, за родича держал. А он, как волк… А что, если бы она погибла? Да и что мне за зять Етон этот – не то живой, не то мертвец, леший поймет, откуда вылез!

Коловей не отвечал. Олег был прав в своем возмущении, но и Володислав не мог себе позволить разборчивости в средствах.

– Просит Етон тебя приехать, на тот свет родича проводить, – добавил он, подняв глаза.

– Етон меня просит! Если свататься думает – так пусть и не мечтает. Нет у меня для него невест! Горяна больше замуж не желает, а Малушу я выдавать не вправе. И слова своего не нарушу!

– Воевода Лют тоже просит. Сказал, чтобы еще один видок надежный был, что это Володислав деревский, а не другой какой…

– Лют еще там? В Веленеже?

– Там, – Коловей кивнул. – Сказал, раненые у него, их лечить надо, все равно ему скоро в путь не тронуться. Так он заодно тебя дождется, чтобы вам вместе Володислава похоронить. Чтобы уж верно было…

– Дедушка, поедем! – взмолилась Малуша с мокрым от слез лицом. – Я его живым почти не видала, так хоть мертвым погляжу! Хоть прощусь… коли не судьба нам увидеться была… не знать мне покоя всю жизнь, если я отца родного и в гробу не увижу!

– И ты хочешь? – Олег Предславич с сомнением посмотрел на нее. – В такую даль… и время еще неудачное какое – ни колеса, ни полоза дорога не держит. А это ж нам на Искоростень держать, оттуда на Моравскую дорогу пробираться…

Сам он уже решил ехать – несчастье дало ему возможность все же повидать Горяну перед ее отъездом. Везти с собой Малушу ему не очень хотелось, но и оставить ее одну во Вручем, откуда ему для такой дальней поездки пришлось бы забрать почти всю дружину, он не решался.

Тем вечером Малуша легла спать в слезах, уже готовая в дорогу. Судьба отняла у нее сначала Святослава, потом и отца. Сейчас она с новой ясностью осознала, как много сил выпил из нее тот, первый удар и как мало их осталось на то, чтобы перенести второй. Впереди не было ни одного светлого пятна, вся жизнь казалась грязной дорогой, ведущей к могильной яме. Видно, проклят род князей деревских, нет ему возрождения!

* * *

Сидя в Веленеже, Лют Свенельдич то бранился, то смеялся, то опять бранился. Таких мрачных и притом нелепых событий ему не доводилось видеть за все двадцать восемь лет жизни. Сперва выяснилось, что покойный Володислав – христианин. Хоть тот и принял волчью смерть, зарыть мужа княжеского рода, как пса, было все же некрасиво, и Лют приказал веленежским бабкам обмыть и одеть тело – тут и обнаружилось, что у мертвеца на шее крест. Узнав об этом, Адальберт сказал, что погребение должно быть христианским. Лют не возражал: с христианской могилой возни намного меньше, чем с княжеским погребением по обычаю дедову. Требовалось лишь дощатый гроб сколотить да простую яму вырыть.