Две зари

Сам епископ уже достаточно оправился, чтобы ехать верхом, и всадником оказался куда более ловким, чем Лют ожидал от монаха. Брови и ресницы у него отросли, сожженные и тоже постепенно растущие волосы прикрывала вязаная шапочка и шерстяной худ, и только ярко-розовые пятна от ожогов на лице и на кистях рук напоминали о знаменательном испытании. Вопреки ожиданиям Люта, немец даже начал ему нравиться. Приглядевшись, Лют понял, что епископ старше него всего на два-три года. После испытания с него слетела вся важность и он чувствовал себя не будущим святым, просветителем варварских племен, а обычным, смиренным человеком. Видно, господь еще не считает его достойным того, чтобы являть через него чудеса, и дело его – молиться и стараться стать лучше в глазах бога.

За время пути Адальберт уже рассказал Люту о своей матери, пленной браниборской княжне, и тот слушал с жадным вниманием – ведь его собственная бабка, мать Мистины, тоже была пленной княжной из почти тех же краев. При всем несходстве их нравов и судеб, это вдруг сблизило русского воеводу и немецкого епископа. Не говоря об этом вслух, каждый смотрел на другого и думал, что мог бы стать таким же, если бы та пленная дева попала в другие руки. Не к язычнику Свенельду, а к христианину Генриху, или наоборот. У матери Адальберта имелся старший сын от короля Оттона, Вильгельм, и тот, благодаря столь знатному родству, еще совсем не старым человеком достиг звания архиепископа. Лют видел в этих двух братьях очень близкое подобие его самого и Мистины: старший, более высокого положения, покровительствует младшему и пользуется его службой. И хотя служба эта у тех и других была совершенно различной, опасность для жизни порой несла и та, и другая.

– Так часто бывает, даже почти всегда, – рассказывал Адальберт. – Побочные сыновья короля или иного знатного лица отдаются на службу церкви – чтобы искупить грех своего рождения и чтобы…

– Не плодить лишних охотников на престол, так? – Об этой причине Лют легко догадался и сам. – Но ты ведь не королевский сын.

– Я и не хотел поначалу быть монахом. Я служил в канцелярии короля…

– Чего?

– Где управляют всеми делами королевства.

– Тиун, что ли?

– Где следят за сбором налогов, распределением средств, – слова «тиун» не знал сам Адальберт, – назначениями на разные должности и поручения. Но потом… – он запнулся. – Случилось некое… знамение Господне, и я понял, что… что мне непременно нужно достичь спасения. А для этого самое верное средство – монашеское звание. Я вступил в обитель Святого Максимина и пробыл там три года. Отец Лейдрад назначил мне быть препозитом…

– Кем? – Лют нахмурился на очередное непонятное слово, коих в речи Адальберта было немало.

– Это брат, который наблюдает над десятью другими братьями.

– Десятский?

– Наверное, архиепископ помог бы мне со временем сделаться аббатом, после нашего доброго отца Лейдрада… Но я и не думал, что господу будет угодно так скоро испытать меня… всего через три года наделить меня апостольской благодатью и …

Адальберт не договорил – с тем делом, которое на него было возложено, он не справился.

– И что теперь? – спросил Лют. – В монастырь свой воротишься?

– Как будет угодно королю и архиепископу. Еще слово может сказать архиепископ Гамбургский, Адальдаг – наша Росская епархия принадлежит ему. Сложить с себя звание епископа, раз уж оно на тебя возложено, невозможно. Как честный муж со своей женой, епископ навсегда со своей епархией, до самой смерти. Есть лишь одна законная причина, по которой епархию можно оставить – жестокость злой паствы и угроза для жизни пастыря. И мне нелегко будет объяснить королю и архиепископам, почему я оставил паству, – продолжал Адальберт. – Не могу сказать, чтобы моей жизни грозила опасность…

– Ожоги еще видны будут, когда до своих доедешь, – утешил его Лют. – Ты ведь сгореть мог, чем не угроза?

– Беда не в том, что Господь не удостоил меня чуда. На господа я не ропщу, ибо он волю свою являет как пожелает и когда пожелает. Беда иная: вы, когда явились к королю нашему просить себе учителя веры, просили о том, в чем не нуждались.

Лют двинул бровями: он в учителях веры не нуждался, это так, а в замыслы княгини не ему вникать. Адальберт имел право возвести на Руси много церквей, а отец Ставракий – только одну, но одну церковь от греков Эльга предпочла многим церквям от немцев. Почему так – это Лют понимал. Зачем церкви нужны вообще – нет. Но разве это его ума дело? Его дело – довезти Адальберта и Горяну до моравов. А дальше пусть епископ ищет себе других провожатых, среди добрых людей из тамошних христиан.

Они ехали уже четырнадцатый день. Желая, чтобы путешествие было проделано быстрее, Эльга дала княжеских лошадей для всех, поэтому отмеривали в день поприщ по двадцать пять. Минувшую ночь провели в Веленеже: там у Лютова тестя Перемила устроили дневку, чтобы люди могли отдохнуть и помыться. Лют надеялся, что больше, если с погодой повезет, дневок они не будут устраивать до самого Плеснеска – это дня четыре или пять.