Две зари

Вот впереди показалась кучка людей: Адальбертовы помощники и слуги сгрудились, склоняясь над чем-то на дороге.

– Разойдись! – крикнул Лют, уже приметив рядом Адальбертову лошадь с пустым седлом.

На седле сохло большое размазанное пятно свежей крови.

Йотуна мать! Лют соскочил наземь и рывками расчистил себе дорогу через причитающих немцев. Отец Энгильхарт стоял на коленях, склонившись над лежащим телом. На теле был светло-серый Адальбертов камизий, а темный плащ раскинулся по земле рядом, как крыло исполинской ночной бабочки. И этот камизий… Лют поморгал. Епископ лежал лицом вниз, и камизий вместе с сорочкой был задран по самое… до пояса, открыв взорам округлые мягкие части, на которых епископ обычно сидел.

При виде этого зрелища Лют даже не смог подобрать подходящих бранных выражений и только сглотнул, едва не поперхнулся. Отец Энгильхарт накладывал тряпки на одно из бледных полушарий, закрывая рану, слуга епископа держал наготове белые полосы для перевязки. Другой пресвитер приподнял епископа, обхватив руками поперек пояса, и тот застонал, а Энгильхарт принялся обматывать его пеленами.

– В рот тебе копыто! – Лют наконец обрел дар речи. – Его что… в мякоть ранили?

– Стрелой, – кивнул его оружник Гостина. – Прямо в седле.

Лют вспомнил стрелу, свистнувшую мимо уха – вот куда она попала…

Опомнившись, оглядел себя. Нет, все чисто. Опять развернул коня и поехал к Горяне.

Она уже лежала на разостланном плаще Гуннульва, а Велята бережно перевязывал ей рану в предплечье. Рядом валялся отрезанный рукав свиты, а рукав от сорочки пошел на покрытие раны. Служанка-ляхиня, вся изгвазданная, сидела, держа голову госпожи на коленях, и тихо подвывала. Слезы промывали дорожки на забрызганном грязью лице.

– Других ран нет? – Лют спрыгнул наземь.

– Нет, – Гуннульв качнул головой. – Оглушили ее оба беса, когда сверху навались. Отойдет.

Лют еще раз проверил бьючую жилу. И правда, отойдет, если потом лихорадка не привяжется. Велята обмыл рану из дорожного меха с водой, но тут надо по-настоящему взяться: отвары приготовить, промыть… Посреди дороги все это делать непросто.

– Свенельдич! – окликнул его Храбор, третий телохранитель.

По голосу было слышно – дело важное. Лют повернулся: Храбор стоял над телами тех двоих, что пытались утащить Горяну и были убиты стрелами Веляты. Стрелы уже вынули, тела перевернули лицами вверх.

Подойдя, Лют взглянул.

И тут его в третий раз за это недолгое время пробила холодная дрожь. Перед ним лежал тот щуплый, что показался знакомым и получил стрелу меж лопаток. Непонятного возраста морщинистая рожа. Залысый лоб, остатки светлых волос на затылке. Кривая русая бороденка. И страшный, уже побелевший рубец десятилетней давности через правую сторону лица от лба до подбородка, через давно погасший правый глаз.

И опять Лют не нашел слов, а только приоткрыл рот, не веря своим глазам. Мир вокруг покачнулся, отмечая очень важный рубеж. Перелом.

Это лицо ни с каким другим нельзя было спутать, а Лют видел его не так уж давно – год назад. Володислав, последний князь деревский. Он девять лет считался в мертвых – с того дня, когда сгорел Искоростень, и до того, когда Мистина прошлым летом обнаружил старого знакомого живым прямо на киевском дворе Эльги.

Лют взглянул на кровавое пятно посреди серой свиты на груди тела – здесь вышел наконечник стрелы. Опустился на колени. Протянул руку и поискал на шее бьючую жилу.

Биения не было. Люту хватало опыта понять – он прикасается к мертвецу, но он одолевал гадливость, чтобы убедиться наверняка.

Жила не билась. Уже однажды похороненный и воскресший, Володислав деревский был мертв.

* * *

Еще какое-то время пришлось провести на месте схватки. Пока собирали убитых и перевязывали раненых, Лют разослал людей по дороге и в ближние окрестности, но больше ничего опасного не обнаружили. После смерти вожака разбойникам осталось только уносить ноги. Однако и дружина продолжать путь не могла: раненым требовался уход, убитым – погребение.

– Разворачивай! – велел Лют, когда раненых и убитых погрузили на возы. – В Веленеж назад поедем, туда ближе.

До нападения дружина успела уехать от Перемилова городца всего поприща на три, но вернулась далеко за полдень. Адальберт и Горяна, оба раненые, вместе ехали в возке, причем епископ – лежа на животе. После перевязки его, разумеется, привели в пристойный вид, но сесть он смог бы еще не скоро. Служанка-ляхиня, все еще плачущая, ехала на крупе лошади позади отрока. На повозки с припасами положили трупы. В дружине убитых оказалось шестеро, раненых – более десятка. Мертвым был найден отец Медельгер – один из троих немецких дьяконов. Он не пытался ввязаться в сражение, но, как потом вспомнили оружники, не справился с испуганной лошадью, и она занесла его в гущу свалки перед возком, где он и получил от кого-то из разбойников рогатиной под ребра.