Две зари

Ингвар-младший стоял рядом с Эльгой. Он пока никуда не ехал, а путь его лежал в противоположную сторону – вверх по Днепру, домой. Его место во главе варягов занял Сфенкел, Шигбернов сын. Это ему теперь грела сердце надежда получить от Романа должность аколуфа и звание если не патрикия – это уж слишком для чужака-варвара, то хотя бы протоспафария для начала. Уразумев, чем пахнет, Сфенкел сам стал уговаривать Святослава отдать варягов Роману. Что там угличи? Чего там не видели? В главном княгиня была права – дружба с греками открывала руси пути в такие далекие края, о каких отцы нынешних гридей даже не знали. Сам Олег Вещий ходил лишь до Царьграда, Аскольд – до Амастириды на южном берегу Греческого моря, а теперь Сфенкел, родившийся в Хольмгарде, шел сражаться на Критское море, что лежит много южнее Пропонтиды и где из русов не бывал еще никто – ни Аскольд, ни Олег Вещий, ни Ингвар, ни Хельги Красный, ни Мистина. А если кто и бывал, как участники похода злополучного скопца Константина Гонгилы, то не вернулись назад. Сфенкел же намерен был вернуться – со славой и не с пустыми руками.

Святослав почти жалел о том, что родился князем – это звание не позволяло ему пойти на Крит самому. Борьба с сарацинами и будущая добыча тревожили его воображение не меньше, чем у тех, кто отправлялся на Крит, однако он, князь русский, мог быть союзником Романа, но не наемником. Та прогулка в степь, что еще в молодости его отца почиталась за подвиг, теперь была лишь слабым утешением по сравнению с настоящим делом. Но его время придет. И скоро. Отец, Ингвар, не зря воевал с греками, а мать, Эльга, не зря столько лет пыталась с ними подружиться. Их усилия проложили ему, сыну, верную дорогу в будущее. И он был намерен, опираясь на их плечи, шагнуть намного выше.

Доблести у него хватит, в этом он не сомневался. Вот только доблесть и удача – не всегда одно и то же.

Вот последние белые лепестки парусов скрылись за изгибом высокого берега, и Киев показался опустевшим. Весь день княгиня была грустна и молчалива: вспоминались невольно былые годы и прежние проводы – все туда же, на полудень, точно таких же бояр и отроков. Иные воротились… а иных ей не суждено было больше увидеть.

– Я тут подумал, – обронил Мистина, когда они уже вернулись на Святую гору, и, к своему удивлению, вдруг оказались одни и ничем не заняты, – если бы этот договор с Романом заключал Ингвар… очень может быть, что людей на Крит повел бы я.

Он имел в виду князя Ингвара – своего покойного побратима.

– Скорее всего, так, – кивнула Эльга. – Ты жалеешь?

– Не знаю. В Критском море я не бывал. Это же куда дальше Пропонтиды. Там, где греки жили еще до того, как у них завелось Ромейское царство. И вот наши отроки пошли туда, а я уже слишком стар для таких походов…

– Ты? – Эльга улыбнулась. – Тот толстяк Торбен старше тебя. Но он все потерял, когда Харальд сын Горма прибрал к рукам Данию, а ты от объединения Северной Руси и Южной только приобрел. Поэтому теперь он плывет на Крит, для Романа воевать с сарацинами, а ты остаешься здесь.

– Это верно. Но все же… где-то жаль, что теперь нельзя так, как во времена Харальда Боезуба – собрать дружину, сесть на корабли и отправиться в море искать себе вечной славы.

– Мы и есть потомки Боезуба. Мы здесь именно поэтому, что его сын Ингвар поступил именно так, как ты сказал. И он нашел себе новую державу и вечную славу. И теперь… нужно жить уже по-другому.

– Ты же знаешь мужчин – каждому хочется самому начать все сначала. Первым уйти во внешнюю тьму, убить всех чудищ, разжечь огонь и стать примером для потомков. Мы с твоим сыном совсем разные люди, но в этом он бы меня понял.

– Я это понимаю. Но со времен Боезуба прошло двести лет.

– Думаешь, в наше время из жизни уже нет выходов в сагу?

– Так я не думаю. Ты же сам мне говорил: кто-то должен повторять подвиги древних, иначе вся их былая слава превратится в пустую болтовню. Кто-то должен время от времени показать богам, что у нас тут, внизу, еще жив дух доблести и мы достойны их заботы.

– Святослав именно это и пытается доказать.

– Так разве я не сделала все, что смогла, лишь бы помочь ему в этом деле?

В первые дни все ощущали облегчение – в городе и на княжьих дворах воцарилась тишина, больше не нужно было ни с кем спорить, ни о чем волноваться или кого-то опасаться. Девки и женки свободно колотили белье на мостках, даже не глядя в сторону опустевших Олеговых домов. У Эльги в гостях остался только отец Ставракий: уже было решено, что на Аскольдовой могиле появится церковь Святого Николая, Эльга распорядилась насчет постройки, но пока не нашли хорошо высушенного леса, и в ожидании будущих проповедей отец Ставракий рассказывал о Христе челяди, отрокам и всем желающим слушать. Созревали нивы, и Эльга приказала отбить и заострить старый серп – уже скоро ей придется выходить зажинать рожь на самых ранних делянках. Даже челядь поразленилась, отдыхая после беготни, и на княгинином дворе, еще недавно полном суеты и голосов, теперь в полдень под жарким солнцем стояло запустение – все прятались в тень.