Он некоторое время наблюдал, как она разговаривает с лысым мужчиной; потом она отошла к стойке, чтобы обслужить другого посетителя, и исчезла из его поля зрения.
Он был практически уверен, что она будет на месте: она стала все равно что частью “Герба Кларендонов”, и он не мог представить бара без нее. Увидев ее через окно, он почувствовал, как развеялись последние тревоги этого дня, и теперь все, чего он хотел, – это лечь в постель.
Он пересек дорогу, прошел через Галерею, миновал театр и спустился на набережную. Вдалеке, за полосой песка, бормотало море. Оркестр играл, но он не остановился – только зашагал в такт задорному маршу. Чем дальше он шел, тем больше редела толпа; свежий вечерний воздух бодрил тело, но словно убаюкивал разум. Луна еще не взошла, и на Сент-Мэтьюз-роуд после ярко освещенной набережной было очень темно. Он хорошо знал, где находится “Прибрежный”, но все же один раз по ошибке остановился, еще не дойдя до него.
Плащ Мэри висел в прихожей: значит, дети вернулись и легли спать. Он прошел в гостиную, отхлебнул эля из бутылки, которую открыл к ужину, и присел на несколько минут, чтобы докурить трубку.
Время от времени, смеясь и разговаривая, за окном проходили отдыхающие, но, когда их голоса уже было не различить, становилось так тихо, что он слышал далекий, похожий на звон колокольчика шум в ушах.
Вчера вечером в это же время он докуривал трубку в гостиной у себя дома. Поверить невозможно. Казалось, это было неделю назад, месяц назад. Он вспоминал сегодняшние события и удивлялся, как много всего могло произойти за один день. Носильщик Райслип, их несостоявшийся попутчик мистер Беннет, люди в поезде – все они превратились в туманные силуэты полузабытого прошлого. Даже Корунна-роуд казалась далеким воспоминанием.
Но он знал, что время движется равномерно только по циферблату часов – для людей оно может еле ползти и почти останавливаться, мчаться, перескакивать через пропасти и снова ползти. Он знал – и это вызывало у него легкую грусть, – что в конце концов время всегда наверстывает упущенное. Сегодня оно двигалось на ощупь, как паровоз в тумане, но с каждым часом оно будет набирать скорость, и дни пролетят мимо, как маленькие перегонные станции. Через две недели, в последний вечер отпуска, он будет сидеть в этой самой комнате, думая о том, что первый день, казалось, был только вчера, и сожалеть о потерянном времени…
Однако это было глупо; гораздо лучше измерять отпуск часами и минутами, сотнями часов, тысячами минут, каждая из которых густо насыщена интересными событиями.
Погода была великолепной. Прогнозы обещали, что она останется такой надолго. Что-то подсказывало ему, что этот отпуск будет лучшим в их жизни.
Он допил пиво, положил трубку на каминную полку и убрал разбросанные вещи по местам. Потом подошел к двери и выключил свет.
Луна уже взошла и вовсю светила через красную полоску цветного окна в коридоре. Он вспомнил, что прошлым вечером видел луну сияющей над Хрустальным дворцом у себя дома, и, тихо поднимаясь в спальню, подумал о безмолвном маленьком домике на Корунна-роуд, где ступени лестницы время от времени потрескивали в тишине, сжимаясь от прохлады, пришедшей на смену дневному теплу.
Глава XVI
Двое рыбаков в одинокой маленькой шлюпке были единственными, кто видел восход солнца над Богнором воскресным утром; две маленькие темные фигурки в свитерах рывками вели лодку по спокойному сумеречному морю бутылочно-зеленого цвета. Лодка врезалась в пляж со скрипом, который эхом прокатился по безмолвному побережью, и они вытащили ее на берег, чтобы не захлестнуло приливом. Они закинули корзины за плечи и вышли на пустынную набережную; их дыхание клубилось в воздухе маленькими седыми облачками.
Богнор дремал после долгого беспокойного дня, проведенного под субботним солнцем; ни одно окно на побережье даже не моргнуло занавешенным глазом, когда рыбаки проходили мимо, мягко шлепая резиновыми сапогами. За ними чернел угрюмый пирс, похожий на скелет гигантского чудовища, зарывшегося передними лапами в море. Звезды гасли, и вдалеке – между морем и пологим хребтом холмов – поднималось слабое янтарное свечение, испещренное тоненькими полосками облаков.
Рыбаки по природе своей не циничны – иначе эти двое могли бы скривить губы при виде рядов бледно-серых спящих домов, могли бы представить, как через два часа, когда день уже вступит в свои права, люди по обеим сторонам дороги подойдут к окнам, отдернут шторы и радостно позовут остальных смотреть, будто бы солнце выскользнуло из моря именно в тот момент, когда они вылезли из постелей.
Одинокий полицейский прислонился к парапету набережной и наблюдал, как краешек солнца показался над далеким черным склоном Бичи-Хед, где скалы спускаются навстречу морю. Вскоре он медленно отвернулся, словно убедившись в том, что солнце не причинит никакого вреда. Потом зевнул и вытащил часы.