Две недели в сентябре

Сегодняшнее утро и вчерашний вечер, несмотря на радостное волнение, еще были омрачены зловещими маленькими тучками, которые неизбежно нависают над началом отпуска. Беспокойные хлопоты перед отъездом, бремя багажа, жуткий призрак Клэпем-джанкшен и страх, что не хватит мест, – все теперь осталось в прошлом и превратилось в повод для шутки, а впереди был отпуск с его ясным, безмятежным небом, простирающийся до дальнего горизонта воскресенья, которое наступит через две недели, – и до него так далеко, что это расстояние еле-еле можно измерить в насыщенных минутах солнечных дней и звездных ночей.

Единственная оставшаяся задача – найти носильщика, который отвез бы багаж с вокзала Богнора в “Прибрежный”, – казалась детской забавой по сравнению с трудностями, которые они уже преодолели, и, когда поезд тронулся от Хоршема, мистер Стивенс подсел к Мэри и подумал: “Вот сейчас и начинается отпуск – в этот самый момент”.

Миссис Стивенс и Эрни тоже придвинулись к Дику, и семейство, снова оказавшееся вместе, поприветствовало друг друга так, словно они расставались на месяц.

Они обменялись впечатлениями о путешествии: каждый рассказал о том, что наблюдал со своего места. – Ты не видел, как горел стог сена?

– Нет, а где?

– Сразу за Летерхедом.

– Что ж ты сразу не сказал!

– Как я мог сказать в такой толпе!

– Тебе, наверное, было ужасно неудобно, мам?

– Нет! Все было хорошо, да, Эрни? О ребенке и шляпе мистера Стивенса не было сказано ни слова. Даже Эрни чутьем понимал, что надо сделать вид, будто никто ничего не заметил, и пожаловался только на резкий запах камфорных шариков, исходивший от ребенка, когда тот ерзал на коленях матери.

– Так! – воскликнул мистер Стивенс, хлопая в ладоши. – Как насчет сандвичей?

– Давайте, – согласился Эрни.

Дик вскочил и снял с полки маленький сверток, а Мэри – термос.

Они ехали мимо ровных игровых полей школы Крайстс-Хоспитал, приближаясь к широкой гряде холмов Саут-Даунс, и, когда миссис Стивенс развязала сверток и вытащила сандвичи, воцарилась тишина. Каждый с торжественностью взял себе по маленькой частичке дома. Отпуск будет долгим, и кто знает, что может случиться, прежде чем они снова попробуют домашнюю еду?

Для сумок и чемоданов вполне естественно покидать Корунна-роуд, потому что сумки и чемоданы – неприкаянные странники, которые могут жить и быть счастливыми только на тележках носильщиков и багажных полках. Но совсем другое дело сандвичи, приготовленные на кухонном столе, теперь опустевшем и одиноком: в каждом кусочке как будто слышится шелест знакомых звуков – с тем же самым шелестом с обуви сыплется тоненькая струйка песка, когда вы раздеваетесь у себя в спальне после возвращения из отпуска.

Доедая свой сандвич, Дик думал, до чего странно, что никто на свете никогда не узнает, как ощущается пустота дома с зашторенными окнами: стоит человеку переступить порог, как это ощущение рассеивается.

Пробка с хлопком выскочила из термоса, и клуб пара поплыл вверх в солнечных лучах.

– Потрясающая штука! – пробормотал мистер Стивенс, и когда Эрни отвернулся от окна, чтобы спросить, как в нем сохраняется тепло, мистер Стивенс ответил: – То-то и оно!

Он никогда не считал, что детей можно вводить в заблуждение, притворяясь, будто все знаешь, и, чтобы избежать дальнейших расспросов, снял с полки рюкзак и достал свой складной алюминиевый стакан.

Они больше не разговаривали приглушенными голосами, как это приходится делать в переполненном купе; теперь они разговаривали так, словно были в столовой у себя дома. Когда в Хоршеме их соседи вышли, по вагону пронесся порывистый и прохладный ветерок и прогнал застоявшийся воздух. Мистеру Стивенсу нравилось чувствовать, как он обдувает его лицо и треплет волосы. Дома такой ветер сочли бы сквозняком и поспешно закрыли бы окно – но здесь это было совсем другое дело.

Пейзаж за окном становился красивей прежнего. Шла уборка урожая, и работники махали им с ленивых спелых полей. Поезд миновал сад, буйно заросший ромашковыми астрами, и поле клевера с отдельными брызгами последних красных маков. Время от времени сквозь просветы между деревьями мелькали фронтоны и башенки особняков, раскидистые кедры и арки, увитые бархатными вечнозелеными растениями. Иногда они видели, как косят сухую осеннюю траву. Бледные золотые пятна, поблескивавшие в залитом солнечным светом буковом лесу, не вызывали у Стивенсов тайной грусти, потому что первые робкие шаги осени всегда возвещали об отпуске.

Когда они проезжали болотистые равнины Пулборо, миссис Стивенс скатала бумагу от сандвичей в маленький шарик и выбросила его из окна. Именно отсюда им всегда удавалось разглядеть первые намеки на море. Маленькая речка Арун, петляя по лугам, текла к далекому побережью; она была, по-видимому, приливной, потому что на ее илистых берегах виднелись клочки пены. Поезд несколько раз приближался к излучинам реки, и всякий раз она становилась все шире, ее берега – все круче, а однажды Стивенсы даже увидели чайку, сидящую на белом столбе у воды.