Две недели в другом городе

– Я обещаю, – сказал Джек, – выбравшись отсюда, снова стать несносным.

– У нас были счастливые годы, правда, Джек? – сказала Карлотта, как бы умоляя его согласиться с ней, подтвердить справедливость ее слов. – Пять славных лет. Проклятая война.

– У нас впереди еще много хороших лет, – сказал Джек. – Я это гарантирую.

Она покачала головой.

– Все так изменилось. Даже климат. Туман не рассеивается до середины дня, я никогда не видела, чтобы так часто шли дожди. Похоже, я разучилась принимать правильные решения. Я была такой уверенной в себе… теперь превращаюсь в развалину…

– Ты выглядишь прекрасно, – возразил он.

– Скажи это моим зрителям, – с горечью в голосе произнесла она.

Карлотта засунула палец за пояс юбки, туго стягивающий ее талию.

– Мне необходимо похудеть, – сказала она.

– Ты видела Мориса? – спросил Джек. – Как он?

– Ходят слухи, что студия разрывает с ним контракт и выплачивает ему неустойку, – сказала Карлотта. – Последние две его картины провалились. Он тебе об этом говорил, когда был здесь?

– Нет, – сказал Джек.

Делани дважды навещал Джека в госпитале, но их свидания проходили натянуто. В начале войны Делани забраковала медкомиссия; причину отказа он скрывал. Госпиталь, заполненный ранеными, плохо действовал на Делани. Он часто говорил невпопад, избегал тем, связанных с его работой, задавал Джеку вопросы о войне и не выслушивал ответы. Он специально приезжал к Джеку из неблизкого Нью-Йорка, но оба раза казался рассеянным, спешащим, испытывающим облегчение, когда подходило время прощаться.

– Знаешь, что он осмелился мне предложить? – сказала Карлотта. – Он заявил, что я должна снять квартиру возле госпиталя, чтобы постоянно быть у тебя под рукой. Именно так он и сказал. Под рукой. Я ему ответила, что ты сам не согласился бы на это.

Карлотта вытащила пудреницу и недовольно посмотрела на себя в зеркало.

– Я была права, да?

– Конечно, – ответил Джек.

– Потом я попросила у него работу. Он предложил мне зайти к нему после того, как я сброшу десять фунтов, и уехал на два месяца снимать фильм. В этом городе, – с обидой сказала она, – люди считают себя вправе произносить вслух все, что придет им в голову.

Как поживает Бастер? – спросил Джек, чтобы сменить тему и отвлечь Карлотту от ее проблем.

– Он умер, – сказала Карлотта и заплакала. – У меня не хватило мужества написать тебе об этом. Кто-то отравил его. Калифорния уже не та, что прежде. Сюда приехали грубые, злые люди…

Клыкастый зритель мертв, с грустью подумал Джек, глядя на Карлотту, которая приложила платок к глазам.

– Мне очень жаль, – сказал он, коснувшись руки Карлотты. – Я к нему привязался.

Теперь, после гибели пса, он произнес это совершенно искренне.

– Он был единственным близким, дорогим мне существом, которое я потеряла за годы войны, – сказала, всхлипывая, Карлотта.

Во время войны, подумал Джек, каждый должен быть готов к какой-то потере. Но он не сказал ей об этом. Он хотел утешить жену, заставить ее поверить в то, что с его возвращением все изменится, климат улучшится, ей снова будут предлагать хорошие роли, злые люди покинут Калифорнию, гонорары возрастут. Но тут к ним подошел Уилсон, одетый в темно-бордовый халат. Он давно мечтал познакомиться с известной и красивой женой своего соседа по палате; времени на утешения не осталось.

Вытерев слезы, жена Джека посмотрела на Уилсона, успешно имитируя беззаботную, обворожительную улыбку, привезенную Карлоттой много лет назад на западное побережье из Техаса и сыгравшую немалую роль в ее карьере. Если Уилсон и заметил ее слезы, то он, несомненно, решил, что они вызваны жалостью к Джеку.

– Мисс Ли, – вежливо начал Уилсон, покачиваясь на многострадальных ногах, – позвольте сказать вам, что я еще в юности восхищался вами (сейчас Уилсону было двадцать четыре года)… и считал вас самой очаровательной женщиной на свете.

Как приятно это слышать! – произнесла Карлотта, снова превращаясь в ту самоуверенную, кокетливую и опасную актрису, какой она была, когда Джек впервые увидел ее.

Она пробыла у него меньше разрешенных двух часов. Карлотта ушла на тридцать минут раньше. Она сказала, что боится опоздать на вашингтонский поезд. Сейчас она не могла позволить себе опаздывать. Те времена, заявила Карлотта, когда она была в зените славы и все ей прощалось, остались в прошлом.

Вечером, когда медсестра, подготовив Джека к операции, потушила свет в палате, он заплакал. Это случилось с ним впервые после ранения.

Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные утра. Ты не находишь?

– Оставайся на ленч, – сказала Клара Делани.

Она загорала, лежа на надувном матрасе перед домом. На ней был крохотный купальный костюм. Спина ее была почти черной. Джек в очередной раз удивлялся тому, какое у Клары крепкое, красивое тело, совсем не соответствующее ее суровому, разочарованному, секретарскому лицу.

– Морис где-то там.

Она махнула рукой в сторону океана.

– Если не утонул. Ты с Карлоттой?

– Нет, – ответил Джек, – один.