Две любви

Жильберт пришёл к реке рано и долго ожидал; он сел на большой камень, чтобы погреться на солнце, так как воздух был свежий, и дул северный ветер. Наконец он заметил двух закутанных женщин, которые шли по берегу реки. Одна из них, маленького роста, прихрамывала и опиралась на руку спутницы, и пока они шли, ветер раздувал их плащи. Когда он увидел, что Беатриса хромала, и знал, что она ещё не поправилась после своего падения, он подумал, что она могла быть убитой, и почувствовал, как его сердце замерло. Он взял её очень нежно за руку, так как она казалась ему такой хрупкой и болезненной, что он почти боялся её трогать, но все-таки он не хотел покинуть её пальцев так же, как и она не думала отнимать своих. Служанка спустилась к самой воде в некотором расстоянии, они же сели на большой камень, рука в руку, как двое детей с любовью смотрят друг на друга. Внезапно лицо молодой девушки просветлело, как от счастливой мысли; её глаза смеялись, а голос был так весел, как щебетание птички при восходе солнца.

Жильберт давно её не видал. Для такого человека все женщины, особенно избранница его сердца, становятся идеальными существами, настолько далёкими от материальных идей, чтобы иметь реальное осуществление, и настолько возвышенными, что делаются духовными существами. Даже в тот век рыцарь делал из своей дамы божество, а из своей преданности к ней — религию, так что обыкновенный смысл любви исчезал в аскетическом стремлении искать душевное спасение во всем, особенно в презрении к земным наслаждениям. Некоторые женщины, в роде Анны Ош, свободно предавались подобному культу. Между Беатрисой и Жильбертом существовали другие чувства.

— Я горжусь вами! — воскликнула она. — Я так рада видеть вас.

— Гордиться мной? — спросил он, грустно улыбаясь. — Я не могу этого сказать о себе. Благодаря моей ошибке вы могли умереть в Никее.

— Но я жива, — ответила она весело, — и благодаря вам, хотя не могу ещё хорошо ходить.

— Я должен был бы пропустить королеву и думать только о вас.

Он находил горькое удовлетворение сказать громко то, что так долго скрывал в своём сердце, и все это исповедать Беатрисе. Но она отказалась слушать его.

— Это было бы не по-рыцарски и даже не честно, — сказала она. — Я не хотела, чтобы вы действовали так, потому что вас порицали бы все рыцари. И тогда я не услышала бы никогда того, что я слышала вчера и сегодня ночью — лучшие слова, какие только достигали моих ушей. Возгласы великой армии, благословляющей человека за храброе действие и благородное поведение.

— Я ничего не сделал, или так мало, — ответил Жильберт, упорно унижая себя в глазах молодой девушки.

Но она улыбалась и живо положила свою затянутую в перчатку руку на его губы.

— Я не хотела бы, чтобы кто-нибудь другой насмехался над вами, как я это делаю! — воскликнула она.

Он взглянул на неё, и отпечаток серьёзной меланхолии, которая сделалась его природным выражением, немного смягчился.

— Я часто думал о вас и спрашивал себя, похвалите ли вы меня, — сказал он.

— Вот что! — сказала она со смехом. — А теперь, потому что я горжусь вами, вы отговариваетесь, что ничего не сделали. Это — плохая похвала моему хорошему мнению и моему суждению.

Он тоже рассмеялся. С начала мира женщины так возражали храбрым мужчинам, слишком скромным в отношении к себе; и с тех пор, как первая женщина нашла эту увёртку, она никогда не упускала случая польстить тщеславию мужчины. Эта игра стара, как свет. Но любви не надо новостей, так как она сама всегда молода, и ночные звезды не менее прекрасны в наших глазах, потому что мужчины знают «нежное» влияние «Плеяды» во времена Иова. Запах скошенного сена не менее нежен, потому что все мужчины любят его. Древность превосходна даже в любви, которая всегда молода.

— Говорите, что хотите, — ответил тотчас же Жильберт. — Мы — вместе, и мне этого довольно.

— В самом деле, остальное не важно, — сказала Беатриса. — Не будем более думать, что я два месяца вас не видела и что была больна, или, по крайней мере, наполовину калека. Пусть все будет забыто!

Он посмотрел на неё, ничего не понимая, потому что, пока она говорила, её брови были несколько приподняты с выражением наполовину грустным, наполовину смеющимся.

— Я хотел бы видеть вас чаще, — сказал Жильберт. Лёгкий смех, как щебетание птички, раздосадовал Жильберта.

— Поистине я говорю искренно, — заметил он.

— А когда вы серьёзны, вы делаете тяжёлые дела, — заметила Беатриса.

И внезапно грусть потушила её весёлость. Она прибавила печальным тоном:

— О Жильберт, я хотела бы возвратиться в Англию и снова увидеть нас, какими мы были.

— Я — тоже.

— О, нет! Вы говорите это, чтобы сделать мне удовольствие, но вы сами ошибаетесь, вы об этом не думаете. Вы теперь великий человек. Вы теперь — сэр Жильберт Вард, проводник Аквитании. Вы, вы один проводили армию, и вся честь будет вам. Разве вы захотите вернуться к старым временам, когда мы были маленькими мальчиком и девочкой? Разве вы этого захотели бы, если бы могли?

— Я хотел бы этого, если бы мог.