Две любви

Факелы были воткнуты в землю, а большие восковые свечи спокойно горели на белом алтаре среди ясной, тихой ночи. Все большие вельможи и тысячи людей слушали рождественскую службу с мыслью, что многие из них никогда более не услышат её на земле. Все хором пели могущественную старинную мелодию: «Слава в вышних Богу», и когда епископ Метца приготовился поднять св. Дары, забили королевские барабаны, и вся армия преклонилась. Наступило глубокое молчание, как будто прошёл Бог, и никогда Жильберт Вард не знавал подобной минуты сосредоточения. Ему казалось, что он достиг на крестовом пути освежающего, мирного приюта.

VII

Жильберт поднялся вместе с другими и увидел, что король и королева встали рядом, чтобы ожидать шествия вельмож, которые должны подходить согласно званию и целовать королевские руки. Он стоял неподвижно, не зная, что должен делать, и смотря издали на проходивших баронов. Внезапно его глаза необычайно раскрылись, когда он заметил лицо, которое хорошо знал, но считал едва ли живым. Его мускулы напрягались, а зубы заскрежетали.

В десяти шагах от него, ожидая своей очереди и смотря на проходивших, как и он, стоял человек среднего роста, с оливкового и блестящего цвета кожей, с прекрасной бородой, подрезанной остроконечно и поседевшей по бокам так же, как и его блестящие, чёрные волосы. Протекли целые годы с того дня, как он видел его в последний раз и почувствовал, что меч того человека пронзил его, и он упал полумёртвый. После этого события его жизнь очень изменилась. Арнольд Курбойль был перед ним, смотрел на него, но не узнавал его. Между тем Жильберт стоял, точно пригвождённый, не веря своим глазам, отказываясь от очевидности и не понимая, каким образом его отчим внезапно очутился среди крестоносцев. Божественный мир, спустившийся в эту ночь на него, разбился, как разбилось бы от удара камня зеркало, и его сердце сделалось холодным и жёстким. Арнольд сильно изменился; черты лица остались по-прежнему прекрасны, но лицо похудело, глаза сделались угрюмы и утомлены, как будто они устали видеть так долго зло. Жильберт смотрел на того, кто убил его отца, причинил стыд матери и отобрал у него родовое имение. Он увидел, что он более или менее отомщён. Мало-помалу в то время, как Арнольд рассматривал Жильберта, лицо первого также исказилось, и на нем появилось выражение чрезмерного отчаяния внезапного ужаса, ужаса, который не был страхом, так как он отличался храбростью, но скорее сомнением. Он сделал шаг вперёд, и Жильберт услышал шум, который произвёл Дунстан, поворачивая кинжал в кожаных ножнах.

В этот момент пришёл герольд короля с приказанием, чтобы Жильберт явился к королю и королеве.

— Место проводнику Аквитании!

Крик герольда раздался ясно и звонко, и Жильберт увидел, как вздрогнул Арнольд от удивления, услышав этот титул, так сильно звучащий. Затем Жильберт последовал за герольдом и в своём сердце торжествовал над человеком, который оставил его умирать в лесу Англии и нашёл его в таком почёте, какого не оказывают стольким другим достойным людям.

Лицо королевы побледнело, когда Жильберт, приблизившись к ней, преклонил колено, и сквозь парадную вышитую перчатку холодная рука англичанина почувствовала ещё более холодную руку Элеоноры. Но она не вздрогнула и её голос был твёрд и ясен, так что его все услыхали.

— Жильберт Вард, — сказала она. — Вы хорошо действовали. Гиень благодарит вас и Франция тоже…

Она остановилась и посмотрела на короля, который внимательно наблюдал за ней. Людовик торжественно склонил своё громадное бледное лицо в сторону англичанина.

— Благодарим вас, сэр Жильберт, — сказал король с холодной снисходительностью.

— Сто тысяч человек благодарят вас, — прибавила Элеонора звучным голосом, который должен был пополнить неблагодарное равнодушие мужа.

Последовало минутное молчание, и голос Гастона де Кастиньяка произнёс восклицание, раздавшееся далеко среди светлой ночи.

— Да благословит Бог проводника Аквитании!

Его возглас повторился криками всех этих сильных и пылких людей, так как все знали, что у Жильберта не было другой цели, как только честь, и тридцать человек, сопровождавших его, рассказывали повсюду, что часто он бодрствовал ночью, желая дать возможность им заснуть, отдавал лучшее другим и с необычайной мягкостью обращался с теми, кем предводительствовал. Во время этих восклицаний Элеонора взяла руку молодого человека в свои и склонилась, чтобы разговаривать с ним, не будучи услышанной рыцарями, её голос был тихий и немного дрожал.

— Да благословит вас Бог, — сказала она с жаром. — Да благословит вас Бог и сохранит, так как вы мне дороже всего света, и это так же верно, как то, что я жива.

Жильберт понял силу её любви, как никогда ещё не понимал, и однако её прикосновение не обладало более тем беззаконным могуществом, которое волновало его, и тень его матери не светилась более в её глазах. Он поднял свою склонённую голову. Здесь у подножия рождественского алтаря в святую ночь она попробовала довершить жертву собой и своей любовью. Жильберт ответил ей очень серьёзно.