Две крепости

Какие это были дни! Было время, когда я мог целый день ходить и петь и слышал только эхо собственного голоса в холмах. И леса были подобны лесам Лотлориена, только гуще, сильнее, моложе. А благоухание! Я целыми неделями только и делал, что вдыхал эти ароматы.

Древобородый замолчал. Он шел широким шагом, но его огромные ноги ступали беззвучно. Потом он вновь что-то забормотал, и постепенно бормотание перешло в песню. Вскоре хоббиты начали разбирать слова.

По ивовым лугам Тасаринана я бродил весной.
Ах! Картины и ароматы нан-тасарионской весны!
И я говорил, что это хорошо.
Я бродил летом в вязовых лесах Оссирианда!
Ах! Свет и музыка лета у семи рек Оссира!
И я думал, что это лучше всего.
К берегам Нельдорета я пришел осенью.
Ах! Золотое и багряное сияние листьев
Осенью в Таур-на-Нельдоре!
Это превосходило мои желания!
К сосновым лесам на нагорьях Дортониона я поднялся зимой.
Ах! Ветер, белизна и чернеть ветвей в зимнем Ород-на-Тоне!
Голос мой поднимался и пел в небе.
А теперь все эти земли погребены.
Я пошел в Амбарон, в Таураморну, в Алдаломе.
В мою собственную землю, в страну Фангорн,
Где корни длинны,
А годы лежат толще листьев
В Тауреморналомё.

Он умолк и зашагал дальше, и во всем лесу не было слышно ни звука.

День завершался, и стволы деревьев окутала тьма. Наконец хоббиты с трудом разглядели впереди крутой темный подъем: они подошли к подножию гор, к зеленому основанию высокого Метедраса. Рожденный высоко в горах из чистых ключей, прыгая с уступа на уступ, им навстречу шумно бежал по склону юный Энтвош. Справа от ручья тянулся длинный косогор, покрытый серой в сумерках травой. Здесь не росли деревья, и ничто не загораживало небо; в разрывах между облаками уже сверкали звезды.

Древобородый поднимался по склону, не сбавляя шага. Вдруг хоббиты увидели впереди широкий проем. По сторонам от него, как живые столбы, стояли два больших дерева, но ворот не было, лишь перекрещенные и переплетенные сучья. Когда старый энт приблизился, деревья подняли ветви, и их кроны затрепетали и зашелестели – это были вечнозеленые деревья, и их листья, темные и глянцевые, поблескивали в сумерках. За деревьями открылась широкая ровная площадка, напоминающая пол огромного зала, врезанного в бок холма. По обеим сторонам на пятьдесят футов с лишним мало-помалу поднимались скалы, а вдоль каждой стены стояли ряды деревьев, которые были тем выше, чем дальше от входа.

На дальнем краю вставала отвесная скальная стена, но у подножия она неглубоко прогибалась, образуя что-то вроде ниши с полукруглым сводом – единственным в зале, если не считать ветвей деревьев, которые в его глубине осеняли всю площадку, оставляя лишь широкий открытый проход в середине. Маленький ручеек, сбегая со скал, со звоном падал вдоль отвесной кручи и серебристыми каплями проливался перед нишей, образуя что-то вроде тонкого полога. Вода собиралась в каменной чаше среди деревьев и, переливаясь через край, текла вдоль открытой дорожки к выходу из зала, чтобы присоединиться к Энтвошу в его путешествии по лесу.

— Хм! Вот мы и пришли! — обрадовался Древобородый, нарушая долгое молчание. — Я принес вас сюда за семь тысяч энтских шагов, но сколько это будет в мерах вашей земли, не знаю. Как бы ни было, мы у подножия Последней горы. Часть названия этого места на вашем языке звучала бы как Родниковый зал. Я люблю его. Мы останемся здесь на ночь. — Он поставил хоббитов на траву между рядами деревьев и повел их к большой арке. Теперь хоббиты заметили, что Древобородый при ходьбе почти не сгибал колен, но шаг у него был чрезвычайно широкий. Вначале он ставил на землю большие пальцы (они действительно были большими и очень широкими), а потом уже всю ступню.