Две Юлии

В теплом чечевичном бульоне озера уже распустились маленькие кубышки. Антон обломил у одной из них длинный стебель и приплыл с ней к берегу. Девочки в панамах купаться не отважились, Блинова взяла у Юлии цветок и умиленно гладила его на коленях.

Вторая: Пахло тиной, но все-таки — первое купание в этом году.

Юлия Первая: Там были два мужика с женщиной и девочкой, которой сильно-сильно хотелось купаться. Ее одну отпустили в воду, а потом оба мужика, помогая ей выбраться на берег, поскользнулись на берегу, и им пришлось отмывать штаны, не снимая.

Вторая: Они приехали на ужасно грязной машине. И потом и ее взялись отдраивать.

Первая: Нет, машиной занимались другие — мужчина с сыном нашего возраста. А эти приезжали ненадолго и быстро уехали.

Шерстнев: На свежем воздухе ужасно тянуло курить. Вместо одной пачки я выкурил три. Хорошо, что у Антона был блок «Магны».

Вторая: Мы поехали на то же место, куда и собирались — так давно было решено, как только выяснилось, что Антон с нами. Это был его совет. Жалко, что ты не смог!

Шерстнев: К тому же пропал на два дня.

Я (без тени шутки): Я тебя задушу! Как ты мог?

Шерстнев: Ты всегда пугаешь меня своей невменяемостью. Я, конечно, не во всем безупречен, но план для тебя нарисовал довольно четкий. И мы полчаса обсуждали, что возьмем выпить. Ты можешь себе представить, я привез назад целую бутылку «Агдама»!

В начальных сумерках принялись было искать Блинову, она куда-то постоянно убредала в лирической прострации, и — кто бы мог подумать — Джема привела к дереву, нависающему над водой, и другая грустная девочка, Коваль, растянулась вдоль его ствола, а Блинова задорно кричала ей из толпы, что надо собираться назад в город. Антон передумал идти на свою дачу и поехал со всеми. Может, хотел кого-нибудь проводить до дома?

Шерстнев: Ну и что, что у тебя что-то записано в блокноте. Это полная ерунда. К тому же ты виделся с Юлией накануне. Если она тебе ничего не сказала, вини ее. При чем тут блокнот, дурачок, — я же точно знаю, что хорошо тебя инструктировал.

По пути на станцию на краю исчерченного тракторами поля был встречен настоящий стог сена. Не маленький пирамидальный стог из желтой соломы, а вытянутый, как амбар, двухэтажный гигант, который легко было превратить в горку. У всех потом — в лучшем случае за шиворотом — находились ломкие иглы. Для Джемы и этот момент обернулся отборным счастьем.

Первая: На обратном пути из электрички я видела такой поразительной красоты закат — красные и бурые пласты с серыми прослойками, как будто по небу были раскиданы царские перины.

Вторая: Или гигантские куски мяса.

Первая: Или разлили краску — несколько ведер из красной гаммы. Я не смогла внимательно рассмотреть. Джема лаяла на весь вагон и рвалась познакомиться с одной болонкой, хозяйка боялась, что ее собачку съедят, а та нервно потявкивала. Я всю дорогу держала Джему за ошейник, рука после этого вытянулась на двадцать сантиметров.

Мое воображение вытягивается за тобой куда дальше. Мы даже не можем встретиться в другом месте, нигде, кроме университета или компании. Но что-то связало нас и в этой истории. Если бы я не сделал записи после разговора с Яшиным дедушкой, я мог бы представить себя собирающим для костра ветки с их лесным благоуханьем, срывающим кубышку, ведущим твою догиню к станции электрички. Так в чем же дело? Я могу все это переписать и вымарать дедушку. Скажи мне только, ты допускаешь, что мы были рядом?

XXVIII

На целый зимний месяц, который остается после встречи года как продленное проживание праздника, Первая Юлия и Джема оказались дома одни. Родители отправились к родственникам, у которых в Москве проходило грандиозное воссоединение семьи с долгожданным визитом Юлиного дяди, ставшего маленьким парижским ресторатором, его жены — скромной смуглокожей югославки (в одном неприметном лице — специалиста по провансальской поэзии и православной активистки) и их сына, до опасной непредсказуемости накачанного нынешним вольнодумством Сорбонны.

— Мне было бы интересно увидеть, — говорила Юлия, поглаживая не отпустившую ее Джему, — только Юлику с ее труверами и Струве, она обалденная умница. Дядя — человек необщительный, от него в который раз прозвучит лекция, как правильно выбирать вино и определять свежесть устриц. Сами понимаете, насколько для нас эти сведения бесценны. А Лео — просто дурак, который сможет напиваться там, где его труднее всего будет найти.

Вторая Юлия то ли крепко поссорилась с матерью, то ли прельстилась редкой возможностью, поэтому расположилась на это время в комнате родителей. Втроем им было весело, они даже упросили Шерстнева как можно реже разрушать их идиллический девичник. Он пересказал мне это как категорический запрет и сам пропадал со своими новыми друзьями, философами агрессивного напора, под птичий говор которых так хорошо шла их неиссякающая водочка. Я злился на него, но ничем не мог перекупить его внимание, поэтому бесцельно промаялся с неделю, стараясь держать сознание в комнате.