Два Парижа

Выполнение долга перед новыми, белыми беженцами явилось, бесспорно, самой светлой и почетной страницей в ее деятельности; страницей, которая оставалась открытой в течение всего периода между двумя войнами и трагически перевернулась только в 1940 году, когда немцы упразднили библиотеку и вывезли весь книжный фонд в Германию, где он бесследно исчез.

Во всех событиях, относящихся к данному эпизоду, немало остается загадочного. Не без удивления узнаем, что в числе членов правления библиотеки играли в тот момент ведущую роль лица как Д. Одинец и Н. Кнорринг[190], ставшие впоследствии советскими патриотами и высланные французами в СССР! Трудно не задать себе вопрос, не навлекли ли уж они беду на голову русского учреждения, каковому надлежало, однако, в соответствии с его статутом, быть строго аполитичным? Ибо навряд ли их личные взгляды пребывали никому неизвестны…

Затем непонятно, что не удалось никогда точно выяснить, почему именно, и по чьему именно распоряжению, и как мотивированному, книги подверглись конфискации, и для какой цели они предназначались (а если бы всё это установить, то и искать их или хотя бы определить обстоятельства их гибели сделалось бы легче).

При немецкой любви к аккуратности и отчетности, нельзя себе и представить, чтобы после войны не обнаружилась бы документация, касающаяся произошедшего, ни даже ее фрагменты; и что не осталось в живых вовсе людей, участвовавших в принятии решений о вывозе русского книжного запаса в Германию, или осуществлявших данный вывоз технически.

К тому надо еще прибавить странный факт, что некоторые книги со штампом Тургеневской Библиотеки вынырнули в позднейшие годы… в Советском Союзе. А, как известно, в момент уничтожения библиотеки Германия с СССР не воевала и оба государства состояли в наилучших отношениях.

Восстановить библиотеку удалось только в 1952 году, и с тех пор она работает снова. Причем читатели ее теперь принадлежат ко всем трем призывам послереволюционной и следовательно, в принципе, антисоветской эмиграции (вряд ли кто еще уцелел из эмиграции дореволюционной!).

Выпущенная сейчас правлением библиотеки брошюра в 160 страниц сообщает основные данные из ее истории, перечисляет имена библиотекарей за разные годы, адреса помещений, последовательно ею занимавшихся, описывает проводившиеся ею культурные мероприятия и т. п.

Еще интереснее сведения о числе и характере имевшихся прежде и имеющихся теперь книг. Весьма любопытны и попытки выявить наиболее читаемых авторов и литературные предпочтения клиентов. К сожалению, они сделаны сколько-либо всерьез только для 30-х годов. А с той поры, – так много воды утекло! Тогда, помимо прочего, еще не существовало второй волны, не говоря уж о третьей; а ведь их вкусы тоже ценно бы было определить.

Надо еще сказать, что значительная часть как раз тех книг, которые пользовались в 30-е годы особым успехом, теперь, после катастрофы 1940-го года, вовсе отсутствуют. Например, нет в библиотеке, почти совершенно, русских журналов дореволюционной эпохи (а из них особо активный спрос царил на «Ниву»).

Можно полагать, что ряд авторов, популярных у публики в 30-е годы, в наши дни если не целиком забыты, то прочно вышли из моды. Допустим, такие из иностранных, как Голсуорси[191], Уоллес[192], Локк[193], Дрейзер[194]; а также и О. Уэдсли[195] (насчет нее, отметим заодно досадную ошибку: ее имя, несколько раз упомянутое, дано как Уэцдсли!).

Более осторожно следует судить о судьбе русских писателей. Но и из них, навряд ли остаются по-прежнему бестселлерами сочинения Краснова[196], Минцлова[197], Амфитеатрова или даже Мережковского. Хотя они-то все вполне заслуживают внимания. Тем более уж мало, наверное, сохранилось поклонников у Е. Чирикова[198] и М. Осоргина[199].

Другое дело авторы как Джэк Лондон, А. Дюма, Сенкевич, Киплинг, О. Генри, Конрад или Стивенсон: они останутся классиками при любой погоде.

Читательный зал при библиотеке хорошо снабжен современными журналами и газетами. В том числе фигурирует и «Наша Страна». И мне нередко приходится видеть людей разного типа, включая молодежь, внимательно ее изучающих. С какими чувствами, я спрашивать не рисковал; но с явным интересом, по крайней мере.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 13 июля 1987 года, № 1924, с. 2

Парижские скандалы

Меня удивило и огорчило известие об участи И. Одоевцевой[200]. Проездом во Франции, я не раз навещал Ирину Владимировну в старческом доме в Ганьи под Парижем, где она прежде жила; и, хотя мы больше разговаривали о поэзии, чем о политике, она, разумеется, никакого советофильства не проявляла. В своих стихах, она мечтала за гробом встретиться с Гумилевым; грустная выйдет встреча, если состоится!

Покойный ее муж, Г. Иванов, тоже был человек крайне правых взглядов, писавший:

Я за войну, за интервенцию,
Я за царя, хоть мертвеца!