Два Парижа

Интернат Святого Георгия и Институт Святой Ольги в материальной поддержке особенно не нуждаются, и со своей работой справляются собственными силами. Но и здесь находятся элементы, создающие вздорные мифы о католической пропаганде, и считающие, что лучше оставлять молодежь без всякого обучения русскому языку, чем отправлять туда.

Тот же комплекс равнодушия и подчас, предубеждения испытывают на себе все русские газеты, которым не помогают, и которые стараются покупать как можно реже, довольствуясь прочтением номера у знакомых или как-нибудь иначе на даровщинку, или вообще удовлетворяясь французскими газетами.

Старшее поколение русской эмиграции во Франции трудно понять. Оно непрестанно плачется, с одной стороны, на денационализацию русской молодежи, страшно ее притом преувеличивая. На самом деле можно скорее удивляться тому, насколько хорошо большинство молодежи владеет русским языком, по крайней мере разговорным, если подумаешь, что многие из них никогда не посещали никакой русской школы. С другой же стороны, как мы указали выше, те же самые люди ничего не делали и не делают для поддержания, укрепления и развития русского образования за границей, словно бы не понимая, насколько этот вопрос важен с политической и культурной точки зрения уже сейчас, а особенно насколько он станет важен в ближайшем будущем – ибо ведь речь идет о самом существовании или исчезновении русской антисоветской эмиграции!

«Новое русское слово» (Нью-Йорк), 22 ноября 1957 года, № 16218, с. 3

Тот, который не боялся

Мы все непрестанно говорим о борьбе с большевизмом. Но изредка находятся и люди, которые действуют. Что происходит тогда?

15 апреля в Париже был взорван книжный магазин «Глоб» на улице Бюси, центр торговли советскими книгами и пропагандной коммунистической литературой на французском и на иных языках. От здания остался лишь обугленный каркас, не восстановленный и посейчас.

В ту же ночь была сделана попытка взорвать и другое малопочтенное учреждение: бюро общества франко-советской дружбы на улице Ла Вриньер. Говорят, были предприняты и террористические акты против советских посольства и торгпредства по инициативе загадочного «Фронта Освобождения Прибалтики».

Прямым последствием явилось убийство 23 апреля в городе Мо под Парижем молодого русского эмигранта Петра Кострицкого; его тело с двумя пулевыми ранами было обнаружено на площади около памятника писателю Шарлю Пеги[182]. «Русская Мысль» посвятила происшествию миниатюрную заметку в номере от 26 мая под курьезным заглавием: «Кто убил Пьера Кострицкого?» («Русская Мысль», как известно, думает по-французски).

Ну, кто убил, оно, положим, ясно. Убили большевики. Через кого было совершено гнусное преступление, – через засланного из СССР агента, французского коммуниста, эмигрантского провокатора, – иной вопрос. Найти фактического исполнителя – дело полиции. Очень ли она будет искать – зависит от соображений политической конъюнктуры: поимка виновного может превратиться в неприятный международный скандал.

Тягостна атмосфера липкого страха, обволакивающего злодеяние, положившее конец короткой жизни идеалиста, принимавшего прямолинейно и всерьез наш общий долг антикоммунистической активности.

– Не расспрашивайте про это, а, главное, – не пишите… Опасно… Как бы чего не вышло… – вот что я слышу отовсюду.

31 мая состоялась в церкви Русского Христианского Студенческого Движения на Оливье де Серр панихида по покойному, – «в 40-й день трагической смерти». К моему удивлению на ней собралось меньше 20 человек. 5–6 девушек, 3–4 молодых человека, несколько дам и мужчин постарше… при полном отсутствии сколько-либо известных представителей парижской русской колонии!

Еще более трогательно и раздирающе звучали в интимной, полусемейной обстановке слова молитвы, к которой я присоединился всем сердцем: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего…»

Увы, – и здесь! – царили те же если не страх, то чрезмерная осторожность!

– Лучше не говорите ничего в печати…

Лучше для кого?! Лучше для наших врагов… Это они боятся правды и света, это им нужны молчание и тьма… Наш испуг есть их сила!

Но они сами себя разоблачили: они боятся не слов (хотя честную информацию они очень не любят тоже…). Они боятся, для себя, физического насилия, которое так любят применять к другим!

Даже маленькая горсточка мужественных людей вызвала у них такой ужас, что они не остановились перед нарушением законов иностранной державы и вновь ухватились за старые, испытанные методы, столь хорошо сработавшие когда-то в отношении генералов Миллера[183] и Кутепова[184].

Даже священник не сумел назвать мне отчества покойного, а молодежь и тем более: