Два измерения...

Наконец машины, орудия, боеприпасы и продовольствие были выгружены.

Колонна двинулась в путь. Шли несколько часов, без привала, пока совсем не посветлело. Утром рассредоточились в небольшом лесу, перерезанном окопами и глубокими землянками, в которых сохранились приметы пребывания и немцев, и наших.

В одной из таких землянок оказался Слава с товарищами.

Вскоре к ним пришел незнакомый командир, представился:

— Политрук третьей роты Кузнецов Василий Семенович. Давайте побеседуем.

Наступила пауза.

— Отдых нам дан до вечера, — продолжал политрук. — О провале немецкого наступления на Москву вы знаете. Но обстановка продолжает оставаться серьезной. После панического отступления противник закрепился на новых рубежах. Недавно освобождены Боровск и Дорохово. На очереди Можайск и Вязьма. Но нас с вами интересует другой город. Город этот Верея.

Наш полк вошел в состав сто тринадцатой стрелковой дивизии. Дивизия эта известная, но в боях за Москву понесла тяжелые потери. Сейчас она получила хорошее пополнение. Итак, в ночь мы выходим в населенный пункт Кресты, оттуда вдоль реки Протва с юга ударим по Верее. С востока город будут атаковать двести двадцать вторая и сто десятая стрелковые дивизии. Бои предстоят тяжелые, поэтому от вас требуется высокая организованность, дисциплина, мужество и отвага. Учтите, что враг очень силен и без боя своих позиций не сдаст. Вот такая обстановка. Вопросы есть?

Красноармейцы молчали.

— Ну, а сейчас завтракать, а потом — отдыхать! Набирайтесь сил! — сказал политрук.

— Спасибо, — поблагодарил Миансаров. — Между прочим, товарищ политрук, мы, кажется, с вами знакомы. Вы не жили до войны в Ростове?

— Как же, жил! Я же — ростовчанин!

— Я помню ваше выступление на учительском совещании в декабре сорокового года…

— Было дело, — признался Кузнецов. — Но я вас не помню.

— А вы и не можете помнить. Я не выступал.

— Но все равно, значит, земляки, — улыбнулся политрук и обнял Миансарова.

Все были в возбужденном ожидании. Не хотелось ни спать, ни есть, несмотря на впервые выданные к обеду наркомовские сто грамм.

Перепроверяли оружие. Тихо переговаривались.

В девять вечера в землянку вошел Миансаров, приказал:

— Пора! Выходи!

В непроглядной тьме полк прошел несколько километров и вышел к берегу замерзшей речки Протвы.

Какие-то роты перешли на противоположный берег, их, третья, осталась на этом.

Еще километр с лишним Миансаров вел свой взвод в полный рост.

Потом скомандовал:

— Ложись! Ползком!

И тут же над их головами ударили автоматные очереди, раздались взрывы снарядов и мин.

— К бою! — выкрикнул младший лейтенант. — Приготовьтесь! Жди мою команду.

Под шинелями глухо хрустел снег. Две желтые ракеты осветили впереди небо.

И вот наконец голос Миансарова:

— За мной! Вперед! За Родину! За Москву!

Слава вскочил одним из первых и, держа винтовку наперевес, косолапо побежал по глубокому снегу вслед за командиром взвода.

Впереди были четко видны вспышки минометной батареи, а за ней чуть дальше вырисовывались силуэты артиллерийских орудий.

А совсем близко, казалось, всего в нескольких шагах, по-паучьи шевелились черные фигуры.

В глубь немецкой обороны ударила наша артиллерия и минометы.

Огонь немецких автоматчиков чуть поутих, и Миансаров, неловко споткнувшись, крикнул:

— Бей их, ребята! Бей!

Слава подбежал к первому окопу и увидел распластавшихся в нем трех немцев, перескочил через них и рванулся вперед. Его догнал Миансаров, бросил на ходу: «Молодец, Куликов, так держать», и теперь уже они мчались рядом.

Вдруг Слава увидел перед собой немца — то ли бежавшего назад, то ли вперед, он в суматохе не понял — выстрелил в него и тут же почувствовал, как штык винтовки пружинисто задел тело падающего врага, и на мгновение ощутил всю его огромную тяжесть…

«Мой первый», — радостно и мимолетно подумал он.

И только тут он понял, что немцы бегут, отступают. Он уложил еще одного, а в третьего промахнулся, и решил во что бы то ни стало догнать его. Тот был всего в десяти — двенадцати шагах от него, когда Куликов присел на колено и выстрелил. Немец, нелепо пританцовывая, пригнулся к земле.

С обоих берегов реки неслось многократное «ура», оно сливалось с другими неясными криками.

И удивительное чувство силы своей и торжественного превосходства над немцами переполняло Славину душу, и он отчетливо понимал, все идет как надо и ему совсем не страшно в этом первом тяжелом бою.

В горячке боя Слава не видел своих товарищей, только Миансаров был все время рядом, но чувствовал, что все бегут вперед.

— Смотри, Куликов, впереди Верея! — крикнул младший лейтенант. — За мной, ребята! Даешь Верею!

— Вижу Верею! — закричал Слава, хотя ничего не видел, кроме какой-то возвышенности и нескольких горящих домов.

Поле перед возвышенностью все было усеяно разбитой немецкой техникой — два горящих танка, перевернутые мотоциклы, покореженные орудия, остовы автомашин.

Вдруг Куликов скорее почувствовал, чем заметил, что рядом нет младшего лейтенанта, оглянулся и увидел сзади Миансарова, осторожно осевшего на землю.

— Помогите мне встать, Куликов, — позвал командир взвода.