Два Генриха

– Помогите! Спасите меня! – завизжал юный понтифик, дрожащий, вися вниз головой с налитыми кровью глазами. – Ко мне, охрана! Убивают наместника Христа!

Вперед выступили епископы, не все, правда, одна треть. Остальных, похоже, забавляло это зрелище. Так в одно мгновение обозначилась граница между сторонниками и противниками существующего порядка. Эта треть бросилась было на защиту своего благодетеля, но сверкнувшее перед ними смертоносное лезвие вмиг заставило их вернуться на место. Тогда они неистово замахали крестами и бросили красноречивый взгляд на четырех стражников, стоявших в отдалении. Те, вытащив мечи, двинулись к трону, но, как и епископам, путь им преградил огромный рыцарь в доспехах, шлеме, со щитом и секирой. Сделав шаг, он широко взмахнул перед собой мечом, описав лезвием полукруг. Солдаты попятились, натолкнулись на епископов, часть тех и других повалилась на пол.

– Первого, кто сделает еще шаг, я зарублю на месте! Клянусь рукоятью этого меча, и да услышит меня мой дед Можер! – громко крикнул рыцарь и, отбросив щит, другой рукой выхватил из-за пояса секиру.

Воины молчали, застыв истуканами. Ни один не решался выступить вперед: все они были без лат. Епископы и кардиналы бледнели на глазах, держа у груди распятия, и бормотали молитвы, взывая к Богу. Один все же набрался храбрости и попытался воздействовать словом божьим на наглеца, посмевшего коснуться папы, а потом и на другого, защищавшего его:

– Это святотатство! Неслыханное оскорбление! На того, кто обнажит оружие у престола святого Петра, апостола самого Бога, обрушится кара небесная! И не очистится его душа, и не будет ему спасения, и попадет душа его…

– Заткнись, старая церковная крыса! – вскрикнула Агнес, одной рукой по-прежнему держа за ногу трепыхающееся тело, а другую положив на рукоять кинжала. – Что ты называешь престолом Петра? Вот это ложе для седалища? – Она кивнула на трон. – Может быть, когда-то Петр и сидел тут, а сейчас оно служит удобным местом для шлюх, до которых этот червяк, которого я держу в руке, большой охотник.

Со стороны дверей раздался хохот. Ему вторил другой. Хохотали все рыцари, которых привел с собой король. Подбоченившись одной рукой, он с любопытством глядел туда, где стоял на возвышении осиротевший трон наместника Христа.

Епископы – те, кому сладко жилось при таком понтификате – устремили на короля удивленные взгляды и тотчас стали подавать негодующие голоса в защиту своего благодетеля и святой Церкви Христовой. Что же это делается? Налицо осквернение – нападение на самого папу в его дворце! А король? Ведь миропомазанник Божий! Чего же он не подаст возмущенный голос, не запретит, не пресечет этакое вопиющее бесчинство, надругательство над Церковью!

Но Генрих и не собирался вмешиваться. Его забавляла эта сцена. Подойдя ближе и скрестив руки на груди, он с улыбкой ждал, чем все кончится. Шут поглядел на него сбоку, хихикнул, побежал к епископам и присел перед ними на корточки.

– Что, собачки, поджали хвосты? – подмигнул он им. – Сейчас один медведь разобьет охотнику череп, а другой одним взмахом лапы выпустит его псам кишки. Будет на чем повесить их хозяина.

Святые отцы в бешенстве выкатили глаза, разинули рты. Святая дева Мария, как можно так с ними!.. И кому же? Шуту!!!

Полет тем временем взобрался по ступенькам и подошел к Агнес. Поглядел на холщовые чулки понтифика, сползшую до самых плеч альбу, повисшую столу, далматику[51], застрявшую на бедрах, и с издевкой промолвил:

– Хи-хи, вот так папа! Никогда не думал, что глава вселенской церкви ходит на голове, а думает своими пятками.

Король расхохотался, за ним – его свита.

Полет тем временем пригнулся, поглядел на лицо Бенедикта и неожиданно отвернулся, скорчив гримасу и зажав нос рукой:

– Сварили рака, но он оказался вонюч. Генрих, Полет не станет есть такую падаль.

– Слышишь, Святейший, даже шут презирает тебя! – громко крикнул король. – Вот до чего ты дошел, превратив трон первосвященника в объект купли-продажи.

Бенедикт, тихо постанывая, молчал.

– Братец, этот рак напоминает мне сказку про быка, – продолжал верещать шут, приплясывая у самой головы папы. – Тот, убегая от льва, забежал в пещеру с дикими козами, которые принялись его бодать. Увертываясь от них, бык стал оправдываться: «Я терплю это, потому что боюсь того, кто сильнее меня».

Потом он повернулся к святым отцам и, скрестив руки на груди, произнес:

– Плох, стало быть, вожак, коли от него отшатнулась стая. – И снова обратился к папе: – У старого волка стираются зубы и провисает спина, а у тебя, братец, похоже, стерся ум и прогнулись твои колени, коли ты вызвал гнев людей, а сам не умеешь стоять на ногах. Заплати мне, и я сделаю тебе ходули. Только не добавлю ума: нельзя добавить туда, куда он не поместится.

– Что, если мне отпустить его, Полет? – спросила Агнес.

– Получится любопытная картина: человек без головы и при этом ни капли крови.

– Как так? Куда же денется голова? – полюбопытствовал Генрих.

– Сейчас мы у нее спросим.

Шут склонился и сказал несколько слов. Бенедикт негромко проворчал что-то про кары небесные.