Два Генриха

– Прости дурака, госпожа, – вскинул голову Полет, улыбнувшись, но теперь уже не растягивая губы, – видишь, ему самому пришлось давать ответ на свою загадку. Но я просто немного опередил тебя, ведь правда? Ты и сама хотела, но все не было подходящего момента. Я нашел для тебя его. Надеюсь, ты не рассердишься за это на дурачка?

Вместо ответа Агнес нагнулась и поцеловала шута.

Он молча опустил голову. Никто этого не ожидал. Все спрашивали себя: почему? Казалось бы, Полет тотчас должен развеселиться и отпустить по этому поводу какую-нибудь шутку, какие у него всегда имелись в запасе. Когда же он поднял голову, присутствующие и вовсе вздрогнули от неожиданности: в глазах шута стояли слезы.

Но он быстро вытер их пальцами и, рассмеявшись, схватил Агнес за руку:

– Пойдем, я представлю тебя королю. Куманек, – сказал он Генриху, – эта дама, как зовут женщин франки, и в самом деле доводится родней твоему брату. Рост обоих и стать говорят об этом. Из двух яиц, что высиживает орлица, ни в одном не может быть другого птенца, кем бы ни был самец.

– Спасибо, Полет, что вывел меня из затруднения, – произнесла Агнес. – Ты прав, я и в самом деле мучительно искала подходящего случая.

– Друзья должны помогать друг другу, – не сводил с нее глаз шут.

– Однако, черт побери, как же ты догадался, негодник? – Ухватив шута за плечо, Генрих легонько встряхнул его. – Клянусь, либо тебе это было уже известно, либо ты знаешься с нечистой силой. Как иначе объяснить, что ты один увидел то, чего не увидели все?

– Очень просто, кум, – хихикнул Полет. – Человек не зверь, распознать нетрудно. Женщина смотрит на мужчину взглядом самки, выбирающей самца. Она оценивает его, прикидывая, годится ли он для нее и какое от него будет потомство. Разве ты этого не заметил, когда оба рыцаря вошли в этот зал? Твой брат смотрел тебе прямо в глаза, а его спутник тем временем окидывал взглядом твою фигуру.

Агнес расхохоталась. Забавный малый этот шут. Она подумала, что он вовсе не так прост, каким кажется окружающим. В глазах ее засветился неподдельный интерес к этому человеку.

– Ну, а еще? – продолжал допытываться король. – Не хочешь же ты сказать, бездельник, что построил свое заключение только на основании этого?

– Когда мужчина стоит на месте, у него между ног может пролезть даже толстуха Липерта, – ответил на это Полет. – У женщины же не протиснется даже мышь.

Генрих хмыкнул, поскреб бороду. А ведь и верно. Как же это он сам так оплошал? Одно утешение: не он один. Да, но кто посмел бы подать голос?..

– Все, что сказал шут, истинная правда, – подтвердил епископ. – Те, которых ты видишь перед собой, король, – троюродные брат и сестра. Но степень родства с тобой у них различна: один – кузен, другая – нет. Позднее я объясню тебе, в чем тут дело. Сейчас скажу о другом. То, что тебе довелось узнать – не первое известие, с каким прибыл к твоему двору тульский епископ. Судьба щедра на подарки в канун праздника Тела Господня. Узрев твое высокое благочестие в вопросах веры, она дала тебе брата. Однако и меня, как слугу Божьего, не обошла вниманием.

– Что же преподнесла она тебе, дядя?

Бруно встал рядом с Агнес. Ничуть не смущаясь, дочь аббатисы взяла его под руку, словно возлюбленного. У короля и придворных от удивления глаза полезли на лоб. Но все разъяснилось, когда епископ объявил, лаская взглядом Агнес:

– Она подарила мне дочь, которую я, к стыду своему, никогда не видел. Ее мать – Бригитта Баварская, аббатиса регенбургского монастыря. Читаю удивление на твоем лице, племянник, и предвижу вопросы. Охотно отвечу на них, а также поведаю тебе об истинной цели своего визита, однако, полагаю, мы выберем для этого другое время.

– Выходит, есть другая цель, более важная? Что же может быть важнее того, о чем мне уже довелось узнать?

– То, что творится нынче у престола наместника Христа. Это не имеет права быть менее существенным, нежели все мирские дела, вместе взятые. Полагаю, до тебя доходили вести из Рима.

Генрих сдвинул брови, потемнел лицом:

– Кое-что я слышал, и это повергает меня в изумление. Тело христианства кровоточит, серьезная рана нанесена ему в лице торгашей, что смеют объявлять себя преемниками апостола Петра. Да так ли все, как мне описали? Не чересчур ли раздут мыльный пузырь? А ведь путь в Латеран неблизкий. Знаешь сам, нелегко перевалить через Альпы.

Епископ помедлил. Подошел, приблизил лицо, сощурил глаза, понизив голос:

– Разве корона императора не стоит того?

Генрих вздрогнул: епископ тронул больную струну. Вот уже сколько времени думает об этом германский монарх. Теперь он выскажет, что держит его.

– Принять корону из рук папы дело нехитрое, да только и папа не дурак. Слышал я, их там уже четверо. Дав мне высшую власть и дождавшись, пока я уйду из Рима, четверка эта еще пуще станет бесчинствовать, уповая на безусловно хорошие отношения с императором и грозя ослушникам моим именем. Что же, выходит, своей же рукой я стану расширять рану, о которой шла речь, и заставлю еще ниже опустить голову бедный, бесправный итальянский народ?