Читаем Два Генриха полностью

– Ведь вы даже похудели, вот до чего дошло. За эти несколько дней вы стали похожи на умирающего кентавра, когда тот бродил по горам в поисках Асклепия[62].

– Увы, мой друг, – печально вздохнул дворецкий, – меня постигла горькая участь отверженного скитальца, пораженного стрелой Амура: я влюблен.

– В мою госпожу? Вы? Влюблены?! – с удивлением, переходящим в возмущение, вскричал саксонец, для убедительности приложив руки к груди. – Дурную же шутку сыграл с вами бог-проказник. Нет, положительно, ваше счастье, что мы встретились. Благодарите Бога, господин Жером, что вам посчастливилось свернуть на эту тропинку, которую я как раз хотел покинуть. Знаете ли вы, на что себя обрекли? Понимаете ли, в какую ничтожную сумму оценили собственную жизнь?

– Н-не понимаю, – проговорил растерявшийся дворецкий. – Но что же тут такого? Разве отныне запрещено влюбляться?..

– Для вас – да!

– Но почему? Разве я… Ведь я…

– Святая простота! Вы – всего лишь старший среди слуг. Виданое ли дело, чтобы слуги влюблялись в господ? Скажу яснее, если вам непонятно: с каких это пор дворецкий позволяет себе влюбиться в племянницу императора?

– Как!.. – опешил г-н Жером, отступая на шаг и меняясь в лице. – Госпожа Агнес – племянница императора Генриха?..

– Нет, его предшественника. Она ведь говорила, или вы забыли? Что касается нынешнего императора, то моя госпожа – его сестра.

– Сестра… – промямлил г-н Жером. Ему вдруг стало душно; он рванул ворот нижней рубахи. – Значит, – произнес он слабеющим голосом, – и господин Ноэль тоже?..

– Император Генрих Черный – его брат.

– Всевидящий Господь! – перекрестился дворецкий, в испуге глядя на собеседника, как на судью, оглашавшего смертный приговор.

Саксонец решил усилить эффект.

– А знаете ли, кто отец той дамы, на которую посмел упасть ваш недостойный, похотливый взгляд?

Жадно ловя воздух раскрытым ртом, несчастный г-н Жером застыл, не смея вымолвить слова и со страхом глядя на оруженосца брата самого императора.

– Кто же?.. – наконец выдавил он из себя, уже заранее трепеща.

– Сам папа римский! – выпалил Арни, не догадываясь, что был недалек от истины.

Вконец сраженный дворецкий упал на колени, сложив молитвенно руки на груди и воздев глаза к небу. Потом медленно перевел взгляд на собеседника. В глазах его читался ужас. Казалось, скажи Арни еще какое-нибудь веское слово, и бедный дворецкий в панике бросится бежать не только с этого места, но и вообще из замка. Понимая это, но желая «добить» незадачливого влюбленного, саксонец продолжал, смело переходя на «ты»:

– Тебе ведь известно, приятель, что император посадил на трон святого Петра нового понтифика? (Не закрывая рта, дворецкий быстро кивнул.) Так вот, новый папа, сам понимаешь, ищет выгодную партию для своей дочери. Представляешь, если ему расскажут о твоих домогательствах? Знаешь, что он с тобой сделает, узнав, что ты посягал на честь госпожи Агнес? Не догадываешься?

– Я не посягал, клянусь! – стоя на коленях, с мольбой протянул руки к собеседнику вконец раздавленный дворецкий. – Я только… я хотел… – Губы его затряслись: – Господи, прости мне, как прощаешь всем! Ведь я не имел никаких дурных намерений. Всего лишь раз я посмел коснуться руки дочери Святейшего…

– Этого достаточно для того, чтобы папа бросил тебя в темницу. И это еще в лучшем случае, клянусь тиарой на его голове!

– А… в худшем? – с замиранием сердца пробормотал несчастный дворецкий, не сводя глаз со своего «судьи».

– Посадит на кол! – вынес тот свой безжалостный и окончательный приговор. – Или прикажет распять. Может еще бросить в костер как еретика.

Дворецкий задрожал, повалился вперед и, уткнувшись лбом в землю и раскинув руки, забормотал начальные слова молитвы о спасении души. Бедняга, он уже представил себе, как его привязывают к столбу, а под ногами у него палач разводит костер.

– Пресвятые угодники, – прошептал он так тихо, что Арни не услышал его, – а ведь я предлагал ей укромный уголок… И как только язык мой повернулся! Не иначе как дьявол нашептал мне… Теперь, заикнись она только об этом, и с меня могут живьем кожу содрать…

– Увы, мой друг, – печально вздыхая, продолжал между тем саксонец, – но этот орешек оказался не по твоим зубам. Хорошо, если она простит тебя, а если затаит зло, собираясь отомстить? Ей-богу, приятель, на твоем месте, я предпочел бы быть повешенным, чем поджариваться на костре.

Дворецкий припомнил недавнюю сцену с участием нимф графини Адвисы.

– Арни, друг мой, веришь ли, она и в самом деле чуть не задушила меня совсем недавно.

– И это была бы самая легкая и лучшая для тебя смерть, – невозмутимо ответил оруженосец.

– Тогда я подумал, что чудом остался жив. Я видел уже, как спускаются ангелы с небес, чтобы забрать мою душу и вознестись с нею на небо.

– Жаль, они не успели, – сочувственно промолвил Арни. – От скольких мук ты избавился бы тогда. Но что подтолкнуло ее на такой шаг? Ты досадил моей госпоже? Сумел вызвать ее гнев?

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

1917, или Дни отчаяния
1917, или Дни отчаяния

Эта книга о том, что произошло 100 лет назад, в 1917 году.Она о Ленине, Троцком, Свердлове, Савинкове, Гучкове и Керенском.Она о том, как за немецкие деньги был сделан Октябрьский переворот.Она о Михаиле Терещенко – украинском сахарном магнате и министре иностранных дел Временного правительства, который хотел перевороту помешать.Она о Ротшильде, Парвусе, Палеологе, Гиппиус и Горьком.Она о событиях, которые сегодня благополучно забыли или не хотят вспоминать.Она о том, как можно за неполные 8 месяцев потерять страну.Она о том, что Фортуна изменчива, а в политике нет правил.Она об эпохе и людях, которые сделали эту эпоху.Она о любви, преданности и предательстве, как и все книги в мире.И еще она о том, что история учит только одному… что она никого и ничему не учит.

Ян Валетов , Ян Михайлович Валетов

Приключения / Исторические приключения