Два друга

— Ах ты, негодница! — ласково сказала проводница. — Вот ведь ты где, а хозяин-то измучился, искавши тебя. Она достала из сумки ломоть хлеба и принялась кормить проголодавшуюся собаку.

На своей станции Висла рассталась с хозяйкой вагона и без приключений пришла домой. Все здесь было свое, родное, и, сознавая, что волнения кончились, она как-то сразу почувствовала невероятную усталость. Хотелось забраться в будку и заснуть. Но она сознавала, что так поступить нельзя. Надо предупредить хозяина, что вернулась, и она пошла к двери квартиры и, как всегда, весело залаяла. Но на этот раз друг ее не отозвался. Напомнив о себе еще несколько раз и не добившись ответа, она забралась в будку и крепко заснула.

Измучившись и потеряв надежду на успех, Кирсанов с невеселым чувством возвращался домой. Тревога за свою любимицу мучила его, и он мысленно выдвигал вариант за вариантом, чтобы добиться успеха в розыске Вислы. Иногда ему представлялось, что поиски ничего не дадут, что лисица увела собаку в незнакомые дали, и в лесных дебрях она заблудилась или застряла в непроходимых топях. Чтобы как-то успокоить себя, он вспомнил былые охоты и случаи, когда Висла, увязавшись за зверем, пропадала, но потом, попав на его след, неожиданно появлялась. «Ведь если вчерашний след был смыт дождем, — мысленно рассуждал художник, — то сегодняшний она должна причуять и следом прийти к полустанку. А там ее подвяжут знакомые». Он об этом договорился.

Но волнения не покидали Кирсанова. С гнетущим чувством он вошел во двор своего дома и здесь заметил то, что вызвало прилив глубокой радости. Старый соседский гусь — приятель Вислы — сидел у будки собаки и тихо о чем-то бормотал. Ведь такого в отсутствие Вислы никогда не бывало. Обычно, когда будка была пустой, гусь не появлялся у собачьего домика или забирался внутрь его. И художник, волнуясь, заглянул в будку. Там была собака. Свернувшись клубком, она крепко спала.

— Висла, дорогая, жива! — закричал хозяин, а собака, не спуская с него глаз, махала хвостом и восторженно завизжала.

…Вечерело. За широкой рекой медленно угасала заря. Небо украсилось золотыми брызгами созвездий, точно там, в беспредельной дали, готовилось великое торжество в честь влюбленных.

В Северном море

Теперь уж не назовешь его Юркой. Он здорово возмужал, был покрыт загаром всех континентов. Полюбившаяся профессия моряка позволила ему побывать в Ванкувере и Сан-Франциско. Он не раз держал путь в Европу через Гонконг и Сингапур. Ему приходилось встречать корабли, потрепанные бурями и штормами морей и океанов. Он давно познакомился с крупными портами многих материков, а последние годы ходил на рыболовном траулере и побывал почти на всех промыслах мирового океана. Но родная земля всегда манила к себе, и, лишаясь ее надолго, он томился и скучал по родине, по близким.

— Ведь вдали от них человек сильнее чувствует к ним притяжение, — говорил Юрий. — Все штормы и схватки со стихией отступают перед сознанием, что есть на свете родной берег, родная земля, на которой тебя ждут. Ничто нельзя сравнить с чувством возвращения, чтобы вновь увидеть мать, отца, обнять их и привольно, как в детские годы, ходить по лесам, дышать родным воздухом.

…Он только что вернулся из своих странствий и собрался с нами на охоту. Ему хотелось прокоротать весеннюю ночь у костра, послушать нетронутую тишину застывшего леса.

И вот мы на берегу Лахости. Сгущаются сумерки, горит костер, бросая причудливые тени. Юрий, затянувшись трубкой, рассказывает медленно;

— Вспоминается мне Мадагаскар. Не раз приходилось стоять там в порту. Трудно представить, друзья, наступающие там сумерки. Бледная в порту вода. Громады перемещающихся кучевых облаков на просторном перламутровом небе и звезды, устремившись в морскую глубь, а оттуда — отражение их двойников, но в более слабом сиянии. Привлекательна там природа, но простой народ не замечает ее красоты. Нужда, лишения, изнурительный труд, — вот удел тружеников в том мире.

— В погожие дни, други мои, — говорил моряк, — в безбрежных просторах встречаются удивительные явления. Однажды мы шли в восточной части Карского моря и вдруг матрос кричит: «Прямо по носу корабль!»

«Что такое привиделось ему?» — подумал я. На самом деле, виднелась какая-то причудливая громада, но при малейшем отклонении нашего судна от курса, громада меняла очертания, а вскоре совершенно исчезла. Это был мираж, — пояснил Юрий. — Он встречался в разных формах и постоянно пугает новичков, впервые увидевших такие причуды.

— Сколько бывает радостей, — вспоминал Юрий, — когда кому-нибудь из членов экипажа пришлет невеста или сообразительная жена в письме засушенные лепестки полевого цветка или майскую бабочку. Тут уж знай, — говорил рассказчик, — что амулет этот обязательно побывает в жесткой руке каждого моряка.