Два брата

Николай продолжал развивать свою аргументацию, но он не столько развивал, сколько увлекался и горячился. В словах его звучало чувство и отсутствовала доказательность.

Алексею Алексеевичу не стоило большого труда сбить с позиции своего молодого противника. Своим тихим, ровным голоском он полегоньку, с видом пренебрежительной снисходительности, разбивал его. Николай чувствовал, что правда на его стороне, чувствовал всем существом своим, что в доводах Присухина, по-видимому основательных, скрывается высокомерный эгоизм, но видел, что ему не совладать с мастерской диалектикой противника, с солидностью его эрудиции. Он не мог не заметить, что Присухин играет с ним, как старый, опытный боец. На одно его доказательство, на одну его цитату он приводил несколько других, причем упоминал такие сочинения, о которых Николай и не слыхивал.

Но Вязников нападал еще с большего запальчивостью на Присухина и под конец стал так горячо спорить, что Присухин проговорил:

- Э, да вы, Николай Иванович, как посмотрю, горяченький в спорах. Впрочем, глядя на вас, я вспоминаю свою молодость... Когда я был юн, я также был горяч; но уходили коня крутые горки.

О своей горячности Алексей Алексеевич упомянул, как кажется, ради извинения молодому человеку. Сам он едва ли когда-нибудь горячился.

- Молодость тут ни при чем. Есть и молодые, которые проповедуют ту же доктрину, хотя и не так последовательно. Она крайне удобная... заставляет мириться со всем, глядеть на правых и виновных хладнокровно и, главное, не стесняться.

- Что делать-с. Наука - не прокурор судебной палаты!.. Вы давно изволили кончить курс? - прибавил Алексей Алексеевич.

- В настоящем году! - резко отвечал Николай.

- В настоящем... По какому факультету?

- По юридическому...

- Значит, мой collega. К нам в присяжные поверенные?..

- Еще не знаю-с.

- Конечно, к нам. Когда-нибудь сразимся, значит, и в суде... С таким противником приятно спарить, и мы еще, надеюсь, поспорим, а теперь... я боюсь, не надоели ли мы дамам! - прибавил Присухин и заговорил с одной из барышень.

Николай умолк, несколько сконфуженный. "Скотина!" - подумал он. Ему было обидно и досадно, что он не только не оборвал этого "иисусистого", но еще оборвался сам.

- Однако и вы любите умные разговоры разговаривать, как погляжу! заметила Нина. - А я думала...

Николай еще находился под влиянием спора и не слышал, что говорила ему соседка.

- Я думала... Да вы, кажется, не слушаете меня?

Николай взглянул на молодую женщину. Она так весело улыбалась, столько жизни было в ее глазах, так ослепительно хороша была она, что и сам он улыбнулся и радостно сказал:

- Что же вы думали?

- Что вы не занимаетесь глупостями.

- А чем же?

- А просто... просто пользуетесь жизнью! - тихо прибавила она, подымаясь.

XI

Николай незаметно сошел с террасы в сад, возобновляя в памяти свой спор с Присухиным и досадуя, что не сказал ему всего, что теперь так стройно и логично проносилось в его голове. Он тихо подвигался в глубь густой аллеи.

- И охота вам было связываться! - произнес под самым ухом сбоку чей-то голос.

Николай повернул голову. На скамейке под развесистым кленом сидел Прокофьев.

Вязников подошел к нему и отрекомендовался.

- Я вас несколько знаю. От Лаврентьева слышал и вашу статейку читал! произнес Прокофьев, протягивая руку. - Среди всякой нынешней мерзости... статейка ничего себе.

- Ваше лицо мне тоже показалось знакомым. Вы не знавали студента Мирзоева?

- Нет.

- Большое сходство.

- Мало ли схожих людей. Моя фамилия Прокофьев... Федор Степанов Прокофьев.

- Так незачем было связываться? - спросил Николай, присаживаясь около.

- Убедить, что ли, намеревались эту культурную каналью?

- Да уж чересчур возмутительно.

- Ого! Изволите еще возмущаться речами Присухина. В какой Аркадии{85} жили?

- В петербургской.

- Так-с... И возмущаетесь еще?

Он помолчал и прибавил:

- Ведь у него и наука-то вся такая же иисусистая, как он сам. Они с ней - одного поля ягоды. Она у них повадливая, карманная, на все руки...

- Как повадливая?

- Очень просто. Какие угодно фокусы они с ней проделывают. Вы курсов не проходили разве? Только он вас, что называется, в лоск положил...

- Однако...

- Однако не однако, а затравил, и поделом!

Николай был несколько озадачен и строго взглянул на Прокофьева, но тот не обратил на это ни малейшего внимания.

- И вправду, поделом! Вперед не суйтесь. Коли соваться, так уж надо самому во всей амуниции - иначе только их же жалкими словами тешить. По мне, это будто чищеным сапогом в грязь ступать. Он вам и Милля{85} и Маркса перевирал, вы внимали, а он-то хихикал в душе...

- Так что же вы не вступились, коли сами вы в полной амуниции, как вы говорите? - заметил иронически задетый за живое Николай.

- Эту канитель давно бросил, - отвечал Прокофьев хладнокровно. - Да и к чему? Разве их берут слова? Или барышень здешних, что ли, тешить диспутами?..

- Нельзя же хладнокровно слушать гадости.

- И потому надо поболтать?

Прокофьев помолчал и, внимательно взглядывая на Николая, прибавил: