Два брата

- Пожалуй, вы и на свою публицистику возлагаете надежды? Кого-нибудь убедить полагаете насчет курицы в супе{85}, а?

- А разве нет?..

- Верите еще?

- А вы не верите разве?

- Я?.. В российскую публицистику?

Прокофьев взглянул на Николая.

- Да вы в самом деле, Николай Иванович, вернулись из Аркадии, а не из Питера.

- Что ж в таком случае литература...

- По большей части переливает из пустого в порожнее... Надо же что-нибудь писать.

- Вот как... И, следовательно, заниматься ею...

- То же занятие, что мух хлопать! Это ново для вас, что ли? Поживете, тогда другое запоете, если не привыкнете, а впрочем, попробуйте-ка изложить на бумаге и напечатать то, о чем вы так горячо за обедом говорили. Попробуйте-ка! - усмехнулся ядовито Прокофьев. - А мы прочтем-с!..

- Вы как-то безнадежно уж смотрите.

- Не безнадежно, а не обманываюсь. Нет, батюшка, вашими писаньями не проймешь... Не нам с вами чета - люди пробовали. Не проймешь! - добавил он с какою-то глубочайшей ненавистью в голосе.

Прокофьев умолк и попыхивал папироской. Николай поглядывал на него. Любопытство его было возбуждено. "Кто этот человек, говорящий так решительно, с такой безнадежностью?" Он уже не сердился на Прокофьева. Этот человек невольно внушал к себе уважение. Что-то притягивающее было во всей его фигуре, в его пытливых темных глазах, в его голосе, в манерах.

- Вы здесь давно? - спросил Николай.

- Два месяца, - на заводе у Смирновой. Обедаю у них два раза в неделю, когда имею доклады.

- Какие доклады?

- Да у бабы этой... Она ведь министр... Хотя ничего не понимает, а все ты ей докладывай...

- И докладываете?

- Сколько угодно...

- Вы технолог?

- Маракую немножко... А вы в первый раз в этом доме?

- В первый.

- Семейка любопытная, самого модного фасона...

- Кажется, Смирнова умная женщина?

- Сама-то? Очень даже умная баба. Линию свою ведет правильно. Говорят, в Питере салон держит. И барышни умные - верно уж знаете! - одна изучает Спенсера, а другая химию... Только все в девках! - рассмеялся Прокофьев. Приданого нет, а Присухин не клюет...

- А Горлицын?

- Известный молодой ученый... тоже не клюет... до той, до белобрысой добирается. У нее, кажется, припасено добра для супружества... только папенька с маменькой предпочитают вместо химика... какую-нибудь птицу почище... Но держу пари, химик пролезет: даром что глуп, зато апломба у него много, а впрочем, кажется, и предмет свой знает.

- А эта... красавица, старшая дочь?

- Эта-то?.. Ну, эта будет повыше сортом. По крайней мере не пыжится, а просто себе живет, как бог на душу положит. Ей бы принцессой какой-нибудь настоящее дело. Потешается над всеми, а больше всего над котом этим Присухиным, а он глаза только жмурит. Берегитесь, а то и вас зацепит... Вы, верно, охотник до амуров-то? Так-то-с! Однако я тут с вами болтаю, а мне к докладу пора, - прибавил он, взглядывая на часы и подымаясь. - До свидания. Заходите когда... на завод. Побеседуем. Может, и материалу для статейки наберетесь. Материалу довольно... народу много!

- Непременно, - проговорил несколько обиженный за "амуры" Николай.

- Да, вот еще что... Вы когда отсюда?..

- Послезавтра.

- Так скажите брату, чтобы к Лаврентьеву в четверг заходил.

- Вы разве Васю знаете?

- Видел раз. Хороший парень ваш брат!..

Прокофьев ушел, а Николай остался сидеть на скамье. "Удивительное сходство с тем!.. - подумал он, глядя вслед удалявшемуся Прокофьеву. Непременно пойду к нему!.."

Когда Николай вернулся в комнаты, все барышни сидели в гостиной вокруг стола и слушали Горлицына. Николай остановился на пороге, оглядывая все общество. Присухина и Нины не было.

А тихий, несколько гнусавый голос молодого ученого отчетливо читал в это время:

- "Между поклонением идолам и поклонением фетишам не существует ни малейшего сколько-нибудь резкого скачка. В Африке видимым фетишем часто служит человекообразная фигура; иногда же эта фигура менее похожа на человека и всего более похожа на воронье пугало".

"И не только в Африке, а в Васильевке тоже!" - мелькнуло в голове Николая при виде барышень, с немым восторгом внимающих объяснениям и комментариям Горлицына.

Он вышел снова в сад. Не хотелось ему слушать чтение. Вечер был превосходный, к тому же он рассчитывал встретить Нину Сергеевну.

Николай обошел сад и не встретил никого. Уже он хотел было возвратиться, как из беседки, обвитой плющом, стоявшей в конце сада, раздались голоса... Он пошел на голоса.

Вдруг оттуда раздался звонкий, веселый, заразительный хохот - Николай обрадовался, узнав голос Нины, - и вслед за тем насмешливые слова:

- Полноте... полноте, Алексей Алексеевич. Это вовсе вам не к лицу.

- Вы, по обыкновению, смеетесь, Нина Сергеевна. Неужели вы не знаете, зачем я сюда приехал?!

- Я думаю... отдохнуть...

- Вы знаете... я...

Голос Присухина совсем понизился.

- Вы?.. Да разве вы можете любить?

И звонкий раскат смеха снова раздался по саду.

Николай повернул назад, но в это время из беседки вышла Нина, а вслед за ней и Присухин.