Душегуб из Нью-Йорка

– Он предпочёл печатную машинку Хаммонда, во-первых, чтобы ввести нас в заблуждение, а во-вторых, чтобы было невозможно идентифицировать литеры, если неизвестно, какая именно машинка использовалась. Ведь каждая литера на обычной рычажной машинке – это своего рода папиллярный узор. А вдруг мы бы нашли свидетелей, допустим машинисток, припомнивших его внешность? Хоть и призрачный, но шанс. – Частный детектив вздохнул и добавил: – Но нет, он лишил нас подобной возможности.

– Получается, что первые шесть писем он приготовил ещё до отплытия Баркли в Европу?

– Конечно. Он настолько детально спланировал каждый свой шаг в Европе, что с учётом своих поступков в будущем составил тексты шестого и седьмого письма. Седьмое, присланное по пневматической почте, он написал печатными буквами. Восьмое тоже печатными и карандашом. А знаете, почему он использовал карандаш?

– Нет, – честно признался Войта.

– По карандашным печатным записям невозможно провести точную графологическую экспертизу.

– Да и психолог он отменный. Сумел так запугать жертву, что Баркли не выдержал и послал ему две тысячи долларов.

Войта вдруг подскочил, схватился за голову руками и, глядя в пол, пробормотал:

– Он же был здесь…

Ардашев поднял на него глаза.

– Кто?

– Морлок!

– С чего вы взяли?

– У вас есть самое первое его письмо?

– Конечно.

– Дайте мне его.

Клим Пантелеевич вынул из чемодана папку с тесёмками и, развязав её, протянул помощнику лист бумаги:

– Пожалуйста.

Войта молча просмотрел текст, горько вздохнул и прочёл:

– «Сэр, у меня для Вас плохие новости!

Прейскурант жизни мистера Джозефа Баркли и его окружения на август месяц 1920 года:

1. Тридцать один день жизни мистера Баркли – $ 31 000.

2. Тридцать один день жизни горничной Бетти – $ 1 200.

3. Тридцать один день жизни любимого пекинеса миссис Баркли – $ 3 000. Итого: $ 35 200.

В случае полной оплаты – скидка 10 процентов. Чек на предъявителя должен быть доставлен в конверте с надписью: „От м-ра Баркли для м-ра Морлока“ в бар отеля „Галифакс“ (в Нью-Йорк)», – он окинул Ардашева взглядом и повторил: – «В бар отеля „Галифакс“, в Нью-Йорк…» А мы сейчас где? В «Галифаксе», в Нью-Йорке.

– Ай да Вацлав! Ай да… – воскликнул Клим Пантелеевич и осёкся.

– Продолжайте, шеф! Не стесняйтесь! – расхохотался Войта. – Я не обижусь. Любое сравнение вашего покорного слуги с великим русским поэтом – большая честь для сыщика из Праги![76]

Клим Пантелеевич вдруг поднялся и, приблизившись к открытому окну, стал молча рассматривать улицу. Войта, находясь у него за спиной, не разглядел бы выражение его лица, если бы не открытая дверца с зеркалом в шкафу.

– Вы не расстраивайтесь, шеф, – по-доброму вымолвил бывший полицейский. – Ну с кем не бывает? Я лишь только сейчас обратил на это внимание. Да и то благодаря вашим рассуждениям.

– Раньше со мной никогда такого не случалось, – грустно изрёк Ардашев. – А Баркли? Неужели он не понял, что поселил нас в тот самый отель, упомянутый в первом письме?

– Странно всё это.

Клим Пантелеевич помолчал немного и вдруг повернулся. В его глазах мелькнула искра. Так происходило всегда, когда у него возникала какая-то интересная идея.

– Дружище, возьмите пальто и шляпу. Жду вас в холле.

– Хорошо, шеф.

Не прошло и двух минут, как друзья встретились.

– Бар находится внизу. Идёмте, – сказал Ардашев, и Войта проследовал за ним.

Баром называлось довольно большое помещение. За столиками отдыхали посетители, и их на удивление было много. Судя по чайникам и бутылкам с разнообразными соками, они вели трезвый образ жизни. Но шум и сигаретный дым, висевший под потолком, наталкивали на мысль, что гости отеля находятся в некотором возбуждении. При ближайшем рассмотрении было ясно, что в чайниках – коньяк, а в бутылках – виски или вино. Сухой закон здесь не действовал. Догадку подтвердил и мужчина средних лет, явно находившийся под куражом и живо обсуждавший что-то с барменом. С густыми усами и долговязый, как колокольня, он говорил с невероятным французским акцентом, но жестикулировал как недовольный итальянец в мясной лавке.

Бармен с опаской посмотрел на приближавшихся к нему двух незнакомых джентльменов в шляпах и пальто и убрал под прилавок початую бутылку спиртного.

– Нам по рюмке «Мартеля», – сделал заказ Клим Пантелеевич.

– К сожалению, сэр, в стране сухой закон и мы не можем его нарушать.

– Что ты мелешь! – вмешался незнакомец. – Угости людей. Ты же мне только что наливал. Ты не видишь, что это иностранцы?

– Простите, джентльмены, – исправился бармен, – я думал, что вы копы. Только сейчас понял по вашему акценту, что вы русский.

– О! Русский? Большевик? Друг Ленина и Троцкого? На кой чёрт, красный, ты сюда припёрся? Собрался революцию устраивать? – с неприязненным прищуром выговорил нетрезвый француз, глядя на Клима Пантелеевича.