Дурное поведение

Я ощутил жжение в глазах и поморгал, вспоминая, как дерьмово мне было услышать от Бринн, что у меня нет никаких прав на Кристиана.

– И я разозлился, потому что мои оскорбленные чувства никого не интересовали, – признался я. – Бринн была права. Я стал чужим сыну. Я бросил его на произвол судьбы. И из-за меня они все страдали.

Официант принес счет, и я вынул бумажник из нагрудного кармана и протянул ему пару купюр.

– Сдачи не нужно, – бросил я, не глядя на него.

Истон подперла подбородок рукой и безотрывно смотрела на меня. Я снял салфетку с колен и бросил ее на стол.

– Когда Бринн сообщила, что они едут в Египет на год, – продолжил я, – и что она берет с собой Кристиана, я был против. Сказал ей, что не выпущу сына за пределы страны, и мы поссорились. Сильно. Но мне надоело быть трусом. И я хотел видеть сына рядом.

Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы Истон это поняла.

– Мне казалось, что уже слишком поздно, когда ему исполнилось два года. И когда ему исполнилось десять лет, я считал, что уже опоздал. А теперь, когда ему четырнадцать, я наконец понял, что никогда не бывает слишком поздно.

Я взболтал остатки коричневой жидкости на дне бокала, размышляя о том, что так и не завоевал доверие сына, и гадая, что Истон думает обо мне. Может быть, я слишком много выложил ей о себе и все испортил. Я приехал к ней домой сегодня вечером, потому что прочитал в интернете об ее прошлом и не хотел заставлять ее страдать по моей вине. Я не тешил себя надеждой, что могу сделать ее жизнь лучше – она, похоже, и без меня отлично справлялась, – но вспомнил, что люди не такие, какими обычно кажутся со стороны. Я многого не знал про Истон, но точно знал, что она что-то скрывает.

Она заслуживала счастья, и мне почему-то захотелось сделать ее счастливой.

Но моя собственная подноготная вполне могла оттолкнуть ее. Женщины, как правило, не прощают мужчинам слабости и ошибки, но Истон с таким вниманием слушала меня, что я невольно выложил ей все.

Вообще-то, раньше я никому не рассказывал столько о себе.

Я отсалютовал ей бокалом, натянул фальшивую улыбку и внезапно почувствовал, что совершил огромную ошибку, открывшись ей.

– Ну вот, – шутливо произнес я. – Так я и решил заниматься политикой.

11

Истон

Что же он творит со мной?!

Я сидела, практически не открывая рта, и слушала историю жизни Марека. Про ошибки его юности, про мудрые слова профессора, про сына, который ни во что его не ставил, и про все то, что Тайлер не знал, как исправить. И больше всего на свете мне хотелось слушать его бесконечно.

Мне нравилось, что он учился на своих ошибках и стремился к успеху. Тайлер не опускал руки перед трудностями. В моменты, когда он отводил взгляд или начинал говорить с сомнением в голосе, я понимала, что в глубине души этот мужчина все еще чувствовал себя тем двадцатидвухлетним парнем. Разменявший четвертый десяток строительный магнат, который вел собрания в конференц-залах и собирал толпы слушателей, до сих пор не считал себя взрослым.

Я не сомневалась, что у матери Кристиана имелись все основания сердиться и не доверять ему. Это естественно, ведь она тоже была молода, а он бросил ее с младенцем на руках. Но я видела, как Тайлер пытается скрыть сожаление и боль, вспоминая, сколько лет не общался с сыном. И он не намерен сдаваться.

Человек, стремящийся стать лучше, уже превосходит великих людей.

Марек взял меня за руку и повел к выходу из ресторана, и я переплела наши пальцы и постаралась скрыть улыбку, когда ощутила мурашки на коже от прикосновения к нему. Оказавшись на улице, мы остановились на тротуаре, чтобы полюбоваться на праздник под открытым небом, которому не мог помешать даже проливной дождь. Крупные капли падали на землю сплошной стеной, и мне приходилось щуриться, чтобы разглядеть лица людей, танцующих в разгаре гуляний.

Слева от меня заиграл трубач, и я оглянулась, увидев пожилого мужчину с седеющими волосами, который стоял под навесом, раскачиваясь в такт музыке, и исполнял When the Saints Go Marching In[6]. Обратив внимание на поток людей, идущий по улицам и вдоль тротуаров, на их промокшие под дождем и прилипшие к телу черные с золотом футболки спортивных фанатов, я догадалась, что в понедельник вечером состоялся футбольный матч. The Saints[7], должно быть, победили. Я равнодушно относилась к футболу, но позавидовала тому, как люди умеют радоваться даже подобным мелочам.

Увешанные бусами женщины стискивали в кулаках длинные горлышки зеленых бутылок с коктейлем Hand Grenade[8] и пританцовывали, поднимая брызги в потоках воды, бегущих по Ройал-стрит, а мужчины улыбались и брели нетвердой походкой. Все вокруг смеялись и, вероятно, наслаждались одним из лучших моментов своей жизни, потому что сейчас чувствовали себя по-настоящему свободными. Хаос, затерянный в хаосе. Возможность стать частичкой всеобщего безумия. Не ловить на себе косые взгляды, не подвергаться осуждению со стороны. В этом таилась желанная свобода.