Дурная примета

Найди нужное слово и скажи его вовремя другому. Скажи его дважды, скажи его трижды, ибо долог путь слова от ушей до рук. А руки вершат дела. Руки строят мосты и дома, руки корчуют лес, руки ведут плуг, руки творят тысячи дел. Руки разрывают путы, руки дают защиту. Слово правит руками. Слово — это мысль, и ничто не сотворится без мысли. Ни мост, ни плуг, ни хлеб. И тот, кто хочет разорвать путы, завязанные на нем другими, тому нужно слово, нужна мысль. Долог путь от ушей до рук. Не ленись повторять его, доброе слово. Оно растет, оно ширится, оно не остается тем, чем кажется, — бесплотным звуком, дуновением ветерка. Держаться нужно за него, за слово. Ибо из слова вырастает деяние.

II

Вечер вошел в деревню, и, проходя, он оставлял свои тени в дверных нишах и в палисадниках, и снег сначала окрасился синевой, а потом заалел. Закоптили плошки в избах. Свет и чад. Ночь нависла над дверными нишами, над палисадниками и жилищами, снег теперь сверкал белизной, а тени чернели, как сажа.

Ночь глубока, деревня спит. Мартин Биш уже заткнул пробками все бутылки, давно ушел последний гость. Время от времени залает в Ханнендорфе собака, и Аякс, приблудная дворняжка, которая нашла приют у Фите Лассана, отвечает ей.

Мало что из этой переклички доносится до избушки на берегу. Море застыло, на добрую сотню шагов беспорядочно громоздятся льдины. А под ними вечное движение, легкий звук поющего стекла, и вдруг оно звякнет нечаянной трещиной.

Боцман лежит на широкой кровати рядом с Бертой. Ее голова у него на руке. Ночь безмолвна, очень отчетливо тикают часы, но никто их не слышит. Иной раз скрипнет лестница, ведущая в чердачную каморку, как будто крадется кто-то на мягких подошвах. Старое дерево.

— Берта, — говорит Боцман…

В эти дни многое заставляет задумываться. Берта спит. Вместе со Стиной они с раннего утра наводили порядок в доме, соскабливали следы мела после побелки, готовили еду, ухаживали за детьми. Берта устала. Но это хорошо. Значит, кончилась проклятая болезнь.

— Берта, — позвал он чуть громче…

Тьма, тиканье маятника, и этот зов.

— Да, Вильгельм, что такое?

— Берта, — говорит Боцман… — Что нам делать со Стиной? Я к тому, что мы будем с ней делать, если я, скажем, откажусь от билета на лов угрей.

Молчание.

— По-моему, тоже, Вильгельм, тебе его лучше бы не брать. Но как же тогда жить?

— Да это ладно, Берта, уж как-нибудь все устроится. Кочерга всегда будет рад, если я с ним ловить стану. А нет, так пойду еще с кем-нибудь. Не в том дело, Берта, а вот что нам делать со Стиной?

Молчание.

— Она ведь скоро замуж выходит, Берта.

— Да? Думаешь, найдется дурак, который ее, такую, возьмет? Едва ли найдется.

— Ничего подобного, Берта, я, можно сказать, уверен, что Эмиль Хагедорн образумится. Она же не виновата. Ведь это, в сущности, несчастный случай.

Молчание.

— Мы бедны, как церковная мышь, Вильгельм. Как мы ее прокормим?

— Об этом меньше всего беспокойся, Берта. Я вот завтра иду лед колоть. Все же зашибу какую-то малость, а там, глядишь, опять что-нибудь подвернется. Стинок ведь тоже тебе помогает…

Молчание.

— Ну, Берта, скажи хоть словечко. Я ведь не хочу все это сам один решать. Надо же, чтобы и ты была довольна, Берта.

— Если она у нас останется, Вильгельм, то зачем же тебе тогда отказываться от ловли угрей? Хотела бы я знать, почему ты не хочешь заняться угрями, если она все равно остается у нас в доме?

— Ах, Берта, подумай-ка хорошенько, какую ты чушь несешь.

— Нет, милый мой, уж если она так или иначе останется, тогда ты должен взять билет. А то что ж это получается?

— Ах, Берта, ведь это совсем другая статья… Давай-ка лучше спать. Мне вставать рано… Ханнинг обещал топор дать.

После долгой паузы Берта говорит:

— Я тоже погляжу, может что смогу заработать… Но Стина должна уйти, Вильгельм…

— Давай спи, Берта. Как-нибудь все утрясется.

Рука Боцмана ложится ей на плечи. «Он сделает все так, как он хочет, — думает Берта Штрезова. — Но я от него не отстану. Если Стина останется у нас в доме, я все равно летом буду ходить на поденную работу в имение… Ах, ну что это за жизнь!»

Когда тени начинают сереть, вползая в зачавшийся день, медленно, нерешительно, украдкой, — Боцман встает, чтобы идти колоть лед для управляющего Бюннинга…

*

Неподалеку за Ханнендорфом расположено небольшое озеро. Летом вода в нем глубокая и чистая, и никто не знает, откуда она берется и куда стекает. Дети боятся этого озера. Они предпочитают купаться в заливе, за тростниковыми зарослями. Это озеро прожорливо. Водовороты заглатывают безвозвратно все, что им попадется. Зимой, бывает, носятся по его глади на коньках несколько заядлых озорников. Девчонки стоят на берегу. Известное дело, кто стоит на берегу: девчонки и маленькие мальчишки.

Лед — единственное благо, которое приносит это озеро.