Дурная примета

— Вон куда хватил — хочет быть таким же господином, как угреловы. Господин фон-барон Лаутербах, господин фон-барон Кочерга! Не прикажешь ли величать тебя на «вы» или, может быть, «милостивый государь»? Дерьмо ты, Кочерга, больше никто!

Ханнинг садится на кровать и спрашивает:

— Не прикажешь ли нам еще носить тебе еду на борт, ваше высокоблагородие?

Но Боцман уже снова серьезен. Его до глубины души возмущает, что Кочерга так много о себе возомнил.

— Если бы не мы, ты вообще пропал бы. Ты, Кочерга, понимаешь в рыболовстве, как коза в библии.

Тот снова согнулся над сетью.

— А что касается угреловов, то они по большей части тоже сами плетут сети. Ты, видать, с Карлом Хеккертом решил равняться. Так ведь такого горлохвата поискать не сыщешь. Другие только дурью мучаются, а этот уж совсем свихнулся. Но ты, видать, всех дурее, а то бы малость подумал, прежде чем горло драть.

Кочерга молчит. Он нервно прикусывает нижнюю губу и снова берется за сеть. Продолжает машинально вязать, но по лицу видно, что он о чем-то думает. Боцман снова идет к двери.

— Счастливо, Кочерга. Потрудись-ка еще маленько, милостивый государь.

Тогда Кочерга швыряет все на пол, пулей пролетает мимо Боцмана и мчится по ступенькам на свою половину. Он чуть было не расшиб себе голову о потолочную балку. Боцман хохочет, а Ханнинг стучит по лбу указательным пальцем.

— У него и вправду не все дома, — говорит он.

Боцман уходит в наилучшем настроении. Эдакая маленькая стычка освежает мозги.

*

После обеда Вильгельм Штрезов сидит дома. Зажав между колен маленькие салазки, он пытается прибить на место отскочившую дощечку. Это приятное занятие, но работать на весу неудобно. Вот уже второй раз он промахнулся, и снова пришлось выправлять гвоздь. При каждой неудаче Боцман ворчит. Берта наблюдает за ним. Ее глаза потускнели, белки подернулись желтизной и исчерчены множеством мельчайших прожилок. Сейчас она не чувствует болей, но каждую минуту со страхом ждет их возобновления. Даже обычные заботы теперь занимают ее меньше, чем прежде, когда она была здорова. Все ее радения и любовь, на которую она еще способна, обращены на новорожденного Отто.

«Вот теперь малыш поспал бы часок, а Вильгельму вздумалось стучать молотком», — вяло думает она. Ее безразличие настолько велико, что ей не хочется говорить об этом. Только когда Боцман ставит санки на стол и два крепких удара раздаются по всему дому, Берта приподнимается и набрасывается на него:

— Тебе обязательно надо делать это в комнате? Почему ты не даешь малышу спать? Хоть бы раз подумал не только о себе!

Вильгельм Штрезов даже не поворачивает к ней головы.

— Верно, верно, Берта. Ну, я уже кончил.

«В самом деле, надо бы заняться этим делом в сарае, а то теперь малец опять как заведет…» Он осторожно встает, ставит санки в сторону, заглядывает в зыбку. Отто не шелохнется, он спит глубоким сном изнеможения. Крохотное личико покрыто безобразной сыпью, выступившей от ненормального кормления. Каждое утро Берта встает на минутку, чтобы смазать пятна маслянистым зельем, которое ей принесла Линка Таммерт. А что остается делать? Фердинанд Фельсгольд, врач, приходил, правда, еще раз и опять оставил лекарство для Берты, но разве в лекарстве дело? А Линка Таммерт тоже кое-что смыслит.

Доктор и так уж достаточно проявил свою доброту, два раза приезжал из города безо всякой платы. Нельзя же его вызывать из-за такой ерунды. И платить нечем. Еще спасибо, что Бюннинг дает молоко в долг. Как жить дальше, об этом Боцман вообще не загадывает.

В доме не прибрано. В кухне возле печи кучки золы. Кухарничая, Боцман однажды наступил в золу и разнес ее по всему полу. Хотя он потом и подмел, пол все же остался грязным, а чтобы вымыть его хоть раз — это для Боцмана ниже его мужского достоинства. Мыть посуду и приносить из сарая дрова — обязанность Евгения и Фриды. Далее этого их помощь не простирается. У фрау Вампен, повитухи, есть другие заботы. Густа Штрезова больше ни разу не зашла после того вечера, когда Берта выставила ее за дверь. Подруги у Берты нет, она осталась всем чужой в деревне.

Так вот оно и складывается одно к одному, и в доме ни гроша. Тут действительно не каждый сумеет высоко держать голову. Однако Боцман всегда находит какой-нибудь выход. Вчера он среди всякого старья раскопал острогу для охоты на угрей.

— Если подморозит, Берта, если хотя бы один день и еще ночь как следует продержится мороз, можно будет пойти на угрей поохотиться. Как-нибудь на полмарки уж нащелкаю.

Берта только кивает, отвечать ей не хочется.