Дурная кровь

– Давай! Я заслужил, друг мой! Мы оба знаем, что заслужил! Так окончи же мои страдания и принеси жертву благодетелям!

Санторий зажмурился, но, ощутив, что клинок ослабляет нажим, приоткрыл один глаз и вцепился в оружие, норовя нанизаться на него самостоятельно, если приятель не проявит инициативу.

– Лучше я тебе просто в морду дам! – скрывая беспокойство, буркнул Верд.

– Окончи мои мучения, друг! Давай же!

Не понимая, кого от кого спасать, Талла вопросительно подняла руку:

– Простите, пожалуйста, а нам обязательно кого-то убивать?

– Да! – возопил служитель.

– Нет, – брякнул охотник. – Но, если продолжит нарываться, я передумаю.

– Не смей убирать меч, Верд! Я знаю, ты давно хочешь мне отомстить, так сделай это наконец! Верд! Верд!!!

– Да пошёл ты!

На всякий случай он отодвинулся, озираясь в поисках колонны, за которой можно было бы спрятаться от полоумного. Но Санторий не отставал, на четвереньках загоняя палача:

– Это моя вина! Я лицемер! Столько лет выдавал себя за праведного служителя, а сам лишь искал хлебную должность и тёплое местечко! Боги разгневались на меня!

– А не слишком ли много ты о себе мнишь, друже? Боги разгневались на одного придурка и устроили целое представление, – охотник обвёл своды волшебного храма, – вместо того чтобы просто уронить тебе на голову ночной горшок?

Санни заколебался, но продолжил с ещё большим энтузиазмом:

– Они хотели, чтобы я осознал! Во мне не осталось веры, а я смел оправдывать свои поступки их именем! Теперь из-за меня все в беде! Убей же глупца и освободи себя и невинную девочку…

Прозвучал глухой удар. Санторий расплылся в блаженной улыбке и завалился навзничь.

– Простите, пожалуйста, – смутилась Талла, пряча камень за спину.

Верд молча поднял ладонь, позволяя колдунье шлёпнуть по ней.

– Санни у нас очень впечатлительный, – пояснил охотник странное поведение служителя.

– Очень, – подтвердила дурная. – Помоги устроить его поудобнее. Надо полечить, а то вдруг я слишком сильно стукнула. Да и шварги Санни, бедного, совсем исцарапали.

Признаться, Верд думал, что, напротив, можно было и посильнее приложить. Но спорить не стал. Лишь недовольно сопел и всматривался в темноту, свернувшуюся клубком за аркой, что вела в соседний зал.

Колдунья знала своё дело. Её бледные пальцы сияли звёздным светом, касаясь укусов и ссадин. Санторий в чувство не приходил, но всё больше напоминал спящего, а не вырубленного метким ударом. Морщины на его высоком лбу разгладились, а мука, кривившая губы в истерике, совсем стёрлась. Серьёзных ранений у служителя не нашлось, хоть девушка и очень внимательно искала. Верд даже ревниво рыкнул, когда она принялась расстёгивать на больном рубашку.

– Теперь ты, – повернулась она наконец к охотнику.

– Я в порядке, – заупрямился тот.

– Ага, и именно поэтому левую руку баюкаешь и плащом прикрываешь. Давай уже. Санни всё равно не видит.

Глупая колдунья! Решила, что Верд прячет распоротый локоть от Сантория! В былые годы служитель и не такие раны презрительно звал «больками». А вот девчонка могла перепугаться. Потому Верд втихаря замотался обрывком рукава в надежде, что чудесное событие вытеснит из белокурой головки алую пасть шварга, готовую сомкнуться на её бедре. Хорошо бы сначала пройти целиком храм, а потом уже устраивать привал и врачеваться. Но что уж… Санни наделал столько шуму, что, прячься кто-то в развалинах, уже сотню раз бы заметил гостей.

Охотник попытался развязать грубый узел на повязке, но тот намок от крови и не поддавался.

– Дай.

Талла заставила его присесть рядом с похрапывающим телом слуги богов. Верд заранее закатил глаза: вот увидит девка кровь, сразу заохает, заахает. Ещё её и откачивать придётся. Но колдунья и бровью не повела. Наклонилась к ране, низко-низко. Вот диво! В храме теплынь, какая не каждое лето случается, а по коже от лёгкого дыхания мурашки побежали… Да какие, к шваргам, мурашки, когда огрубевшие руки порезов не замечают! Вон, от запястья до плеча исполосованы шрамами… Ан нет, чутно. Щекотно. И сладко до боли. Она зубами подцепила узел и распустила повязки.

– Говорил же, в порядке, – глядя в сторону, проворчал наёмник.

– Всё одно Санни без присмотра не оставим. Так что ж не поправить, пока ждём. – Губы колдуньи дрогнули невесть из-за чего, синие глаза-озёра сверкнули хитрецой ледяного омута. Она легко, словно пёрышком, провела пальцем по предплечью охотника, повторяя узор выпирающей жилы.

– Ну чего копаешься? – попытался Верд отнять руку, но колдунья держала крепко. – Перетянуть тряпицей, и ладно.

Кожу точно кололи. Ледяными, тонкими, крошащимися иглами, ныряющими сквозь плоть в самую кровь. Должно быть больно. Всегда должно быть больно: наёмник привык к этому. За крепкие мышцы платишь дрожью в коленях; за хорошую драку – ноющей челюстью; за ночь с продажной бабой – отвращением к себе и опустошением.

В этот раз боли не было. Ледяные иглы щекотали, сновали туда-сюда. Они собирались в стайки прозрачных рыбок, живой нитью оплетали руку, от кости и до кончиков вставших дыбом волосков.